В первые дни сентября, когда и сами учителя еще не пришли в себя от своих долгих отпусков, а уроки двигались с некоторыми послаблениями, не раз вслух и с учительским участием обсуждалось - что же дальше, в конце этого учебного года, в конце всей их школьной наивности?

Так бывало всякий раз, начиная, пожалуй, с девятого класса, и если прежде разговоры эти и выводы были слегка легкомысленны, - ведь все еще впереди, мало ли что случится, - то теперь в них все явственнее звучала тревога.

Все повзрослели, вот что. И почти все понимали свою обреченность.

Городок был беден, немощен, разговоры о восстановлении завода как будто переходили в дела, но о богатстве, о том, что чьи-то родители нашли деньги на платную учебу в институте, слышно не было, а техникум, то есть колледж… Ну да, в него-то проще было попасть, хотя зачем было учиться до одиннадцатого класса, ведь и после девятого можно?

Ребята спрашивали учителей, точнее, учительниц: но чему можно выучиться в колледже всего-то за один год? В ответ они пожимали плечами. Одна только Раиса Степановна, классная в Борином классе, предполагала:

–  Наверное, на заводе доучат?

А если на завод не пойдешь - или не попадешь? И тут все умолкали. А потом вдруг, как лучший ответ молодости новых лет, звучал бесшабашный клич:

–  Кто идет за "клинским"?

И хохот, оживление, будто бы освобождающие от нелегких дум о будущем…

И вот тут Борис стал отрываться от школьной стаи. Однажды майор встретил его восторженным воплем:

–  Завтра едем! Все! Готовь обмундирование!

Душа Бориса затрепыхалась, он пролепетал:

–  А школа?

Хаджанов даже на секунду не задумался:

–  Сейчас схожу, договорюсь, а ты не забудь: нужен паспорт.

Утром они выехали чуть свет, майор даже машину выхлопотал у начса-натория. Боря не выпускал из рук винтарь, упакованный по бедности в чехол для удочек; в багажнике, он знал, был чемоданчик с патронами и вещмешок майора со всяким полезным барахлом.

Городской тир был вообще-то местом не вполне городским и не очень открытым и находился на территории бывшего вертолетного училища. Его расформировали, и полуразрушенный курсантский городок напоминал обиталище отступившего войска: многие окна в казармах выбиты, тут и там сновали одичавшие беспородные собачонки, размножившиеся без присмотра в неимоверном числе. На улице воняло чем-то кислым - может, заело канализацию. А флажки, жалко трепыхавшиеся над одним из корпусов, в подвале которого и располагался тир, лишь подчеркивали бедную третьеразрядность предстоящих соревнований.

Хаджанов сразу заметил полковника Скворушкина - тот стоял в группе из трех-четырех не очень ухоженных мужиков. Впрочем, ходить мохно-рылым, с пятидневной щетиной, нынче в моде, так что поди угадай - может, это знаменитые чемпионы?

Майор ринулся вперед, вежливо, но решительно раздвинул окружение полковника. Кстати, ничем полковничьим Скворушкин не отличался: серый мятый пиджак, голубая сорочка, - в общем, просто высокий и седоволосый пожилой человек, правда, начисто выбритый и пахнущий одеколоном.

–  Вот, привез, товарищ полковник!

–  Чего привез?
– не понял тот.

–  Своего выученика. Представителя санатория.

–  Какого санатория?
– старик, похоже, ничего не понимал.

–  Да минобороновского!
– тихо наливался злостью Хаджанов.
– Крас-нополянского. Мы же с вами встречались! Говорили! Я вам про мальчика рассказывал!

–  Так бы и говорил!
– возрадовался Скворушкин, вспомнив, наконец.
– Я даже где-то записывал.
– Он хлопал себя по карманам. Потом негромко матюгнулся.
– Я же в другом костюме!

–  В другом!
– подтвердил майор.
– Но Горева-то вы в списки внесли?

–  Внес, внес, - успокоил Скворушкин и потащил майора за рукав в сторону от лишних ушей. Потом, уже один на один, тихо и покаянно проговорил: - Конечно, не внес. Всё забыл!

–  Ка-ак же так, товарищ полковник, - чуть не взвыл Хаджанов, - мы же… Я же!

–  Ничего, ничего!
– хлопал крыльями старый ворон.
– Сейчас поправим! Еще не поздно. Все же здесь я главный судья. У тебя бумага какая-никакая есть? Нужна заявка! Справка медицинская! Заплатить надо - за участие!

И вот тут Боря увидел Хаджанова в действии. Опять восхитился им - его четкостью, предусмотрительностью, жесткой и точной хваткой.

Ни слова не говоря, майор выхватил у Бори из рук чемоданчик с патронами, вынул из-под крышки плотную папочку, раскрыл ее. В ней лежали чистые бланки, с печатями. И медицинская справка - тоже!

–  Сойдет?
– спросил полковника.

–  По всем правилам!

–  Ничего, что от руки? Диктуйте!

Скворушкин продиктовал слова, облегченно затягиваясь сигаретой. Бумаги потребовались даже две. Одна - потому что Борис участвовал в соревнованиях для юношей. Вторая, на всякий случай, заявка на участие во взрослой стрельбе.