Ближний и Сын Бернар окаменели.

– Похоже на душу… – констатировал Сын Бернар. – Большая какая! У меня меньше… и светло-сиреневая, и не так сияет.

– Не покажете? – смущенным шепотом попросил Ближний.

Сын Бернар аккуратно вынул откуда-то из-под живота действительно не очень большую, заботливо сложенную вчетверо душу. Положив на доску, осторожно разгладил ее и, смиренно любуясь, сказал:

– Вот… – Тут он застенчиво поглядел на Ближнего и спросил: – А у Вас какая?

– У меня побольше Вашей, но тоже поменьше, чем у нее… и почти невидимая.

– Разве она с Вами осталась после того, как… Вы умерли? – пересилив себя, спросила Кузькина мать. – Я думала, у мертвецов нету души.

– Куда ж она денется-то? – усмехнулся Ближний. – Мертвецы как-никак тоже люди!

– Опишите ее… душу Вашу! – попросил Сын Бернар.

– Она прозрачная и по форме напоминает такую полосу – дли-и-инную полосу. Довольно красивая…

– Души у всех красивые, – убежденно сказала Кузькина мать.

– Вам, что же, все подряд свои души показывают? – ревниво осведомился Сын Бернар.

– Многие показывают, – покраснела Кузькина мать.

– Я свою никому еще не показывал, – с некоторой даже гордостью признался Сын Бернар и, бережно сложив душу вчетверо, снова спрятал ее под живот.

Кузькина мать вздохнула и спросила:

– А мне что теперь делать? У меня же она обратно не войдет… Вот я дура какая: надо же, душою своею во все стороны размахивать! Сколько уж зарекалась…

– Вы, значит, – не унимался Сын Бернар, – всем подряд свою душу показываете?

– Многим показываю, – вздохнула Кузькина мать. – Потому что мне не верят, когда я говорю, что у меня она есть. Как вот… этот. – И она кивнула на Ближнего.

– Извините, – сказал Ближний и прямо-таки скукожился весь.

– Да ладно, чего там!

– Свернуть Вам ее… в трубочку? – предложил Сын Бернар.

– В трубочку не годится, – помотала головой Кузькина мать. – А в узелок собрать можете?

– Попробую, – чуть ли не с испугом сказал Сын Бернар, нежно касаясь протянутой ему души, и объяснился: – Я первый раз не свою душу держу. Не порвать бы! – Тут он лучезарно взглянул на Кузькину мать и пробормотал: – Я что сказать хочу… спасибо, что Вы мне душу доверили.

Мягкими лапами он с величайшей осторожностью собрал душу Кузькиной матери в узелок и, зажмурившись от стыда, заботливо опустил узелок в приоткрытую для него щель между бюстгальтером и кожей.

Интимность обстоятельств смутила всех троих. Не решаясь смотреть друг на друга, они изучали взглядами ровную морскую поверхность – до тех пор, пока Сын Бернар не спросил, обращаясь к Кузькиной матери:

– А зачем Вы только что так плохо про меня сказали… про мозги и про свечу в одном месте?

– Ну, преувеличила в запальчивости… с кем не бывает! – осудила и тут же извинила себя Кузькина мать. – Просто Вы и впрямь странное впечатление производили – в этом своем штабе. Как будто для Вас нет ничего на свете, кроме Окружности этой!

– Ничего и нет, – подняв глаза, честно ответил Сын Бернар.

– Бедняга! – вздохнула Кузькина мать.

– А у Вас-то самой что есть? – спросил Сын Бернар и услышал гордое:

– У меня Кузька есть.

– Ах, да… – опомнился Сын Бернар. – А где же Ваш Кузька теперь?

– С отцом живет, в Вышнем Волочке. – Кузькина мать перевела дыхание. – Мы так после развода втроем решили. И правильно. Со мной ему стыдно… больно уж я страшная.

– Ничего Вы не страшная, – сказал вдруг Ближний. – Такой души, как у Вас, ни у кого, наверное, нет!

– Спасибо, – только и произнесла Кузькина мать. И заплакала.

А Сын Бернар, не в силах сдержаться, размышлял вслух:

– Значит, если бы у меня тоже был какой-нибудь кузька… тогда Окружность значила бы для меня меньше?

– Конечно! – насухо вытерев глаза подолом, подтвердила Кузькина мать.

– Гораздо меньше… – словно с того света согласился с ней Ближний. – Про все человечество начинают думать тогда, когда рядом нет человека. От одиночества, в общем.

– Получается, у Редингота тоже никого нет? И у Марты никого нет?

– Получается, что нет. Или уже нет. Или еще нет. Жалко их, – покачала головой Кузькина мать.

– А у других… других строителей, – чуть не захлебнулся мыслью Сын Бернар, – у них как? Не может ведь в мире быть столько одиноких людей!

Ближний протянул руку и погладил Сын Бернара по огромной голове. Потом вздохнул и твердо сказал:

– В мире очень много одиноких людей. Мне отсюда виднее.

Так, значит, сказал Ближний – и Бог ему судья. Что касается автора данного художественного произведения, то он от комментариев воздержится, хотя ему тоже виднее – причем оттуда же, откуда Ближнему. Но он все равно воздержится – именно в силу того, что настоящее произведение есть произведение художественное, а отнюдь не философский трактат. Значит, хватит философствовать, господа: это, между прочим, последнее дело, когда вместо того, чтобы действовать, герои художественного произведения начинают философствовать! И какие бы причины ни подвигали персонажей настоящего художественного произведения строить Абсолютно Правильную Окружность из спичек, она – эта Окружность – ждет нас. Полный вперед, мои читатели! Самый полный вперед!