Все принялись вертеть головами в разные стороны – Деткин-Вклеткина нигде не было видно…

А, читатель? Каково?

Пока ты, дорогой мой, со свойственной тебе от природы порочностью предавался созерцанию чужих половых органов, главный герой романа, а именно Деткин-Вклеткин, исчез из поля твоего близорукого зрения! Тот самый Деткин-Вклеткин, за которым ты, дорогой мой, фактически только и должен следить, поскольку это он, Деткин-Вклеткин, двигает фабулу вперед. В то время как остальные герои (с позволения сказать!) только присутствуют, будучи персонажами второго плана. Что ты теперь скажешь, читатель? Где найдешь ты милого своего Деткин-Вклеткина? Тут тебе, видишь ли, Северный Ледовитый океан: если потеряешь что, так потом ищи-свищи!..

«Ищи-свищи» хорошее выражение, потому-то, почувствовав себя брошенными, герои второго плана засвистели просто как сумасшедшие. Лучше всех это получалось у Карла Ивановича, внутреннего эмигранта, потому что губы его были устроены особым образом: они напоминали нераскрывшийся бутон. Бутоном этим он и свистел чрезвычайно искусно – так что другие даже прекратили свистеть и целиком положились (практически завалились) на Карла Ивановича, внутреннего эмигранта. Не скрывая восхищения, голая Баба с большой буквы даже произнесла негромко:

– Как знать, может, я и правда когда-то была с ним близка…

Хухры-Мухры тяжело вздохнул, но не нашел, что сказать.

– Помочь Вам найти? – услужливо предложил Случайный Охотник.

– Помогите… – слабым голосом попросил Хухры-Мухры.

– Вот… скажите, например: «Неплохая погодка!»

Хухры-Мухры послал ему взгляд пациента, умирающего на руках молодого врача, и повторил с видимым отвращением:

– Неплохая погодка…

Случайный Охотник закивал головой с такой скоростью, что сидевшие на ней в данный момент птицы вынуждены были перелететь на голову голой Бабы с большой буквы.

– Эти птицы, – сказала она опытным голосом, – всегда садятся на памятники. И гадят.

– Последнее могли бы опустить, – брезгливо поморщившись, заметил Случайный Охотник и протер загаженную голову и плечи лосьоном для ненормальной какой-то кожи. Флакон с лосьоном он всегда носил в левой руке.

…А Карл Иванович, внутренний эмигрант, заливался свистом. На свист этот сбежалось штук десять белых медведей и сползлось штук семь морских львов и нерп. Карл Иванович, внутренний эмигрант, конечно, сразу же всех убил и съел своим ртом-бутоном, которым и в процессе еды не переставал свистеть. Разумеется, на сей раз и окружающим кое-что досталось – и все наелись до отвала, кроме голой Бабы с большой буквы, которая в ответ на предложение присоединяться загадочно ответила:

– Я не ем…

Подождали продолжения просто топором усеченной фразы, но дождаться не смогли – так и поели, не дождавшись. Продолжение пришло по окончании трапезы и звучало так:

– …благодарю Вас.

Получилось, стало быть, сердечно и вежливо – как и должно было получиться.

– Мы, извините, долго еще этот художественный свист слушать будем? – спросил вдруг ваятель Хухры-Мухры в уже непривычной для него неинтеллигентной манере.

– Вы художник или Вы кто? – поставила вопрос говяжьим ребром голая Баба с большой буквы.

– Я эскимос, – с шовинистическим достоинством сказал Хухры-Мухры.

– В Вас же художник проснулся! – осторожно напомнил Случайный Охотник, теряя почву под отмороженными ногами.

– Он уже опять / завалился спать, – рифмованным хореем отчитался эскимос Хухры-Мухры. – Поняв, что ему нечего делать здесь, среди вас.

– А как же теперь мы? – На лице Случайного Охотника был неподдельный, то есть аутентичный, ужас.

– Вы? – равнодушно рассмеялся коварный эскимос. – Да кто Вы такие!

– Мы художественные произведения… мы наги и совершенны! – пролепетал Случайный Охотник.

– Наги – это я вижу, – согласился Хухры-Мухры. – Но вот чтобы совершенны… извините! Даже если вон того свистуна, – Хухры-Мухры ткнул ледорубом в сторону Карла Ивановича, внутреннего эмигранта, – раздеть, он и то посовершеннее вас будет!

– Зачем Вы так сказали? – с болью спросила голая Баба с большой буквы, до которой наконец дошел страшный смысл происшедшего.

– Нам, эскимосам, присуща непосредственность в выражении своих мыслей и чувств. Такова основная черта нашего менталитета. – С этими словами Хухры-Мухры пристально огляделся по сторонам и добавил: – Еще одна черта, присущая нашему менталитету, – верность долгу. Где спички?

– Какие спички? – очнулся от свиста Карл Иванович, внутренний эмигрант.

– Окружность выкладывать! – сухо напомнил Хухры-Мухры. – Тут был один такой голый человек…

– Тут почти все голые, – напрасно обобщил Случайный Охотник.

– Нет-нет, это был специальный такой голый человек… по-настоящему прекрасный, – где он?

– Его Карл Иванович, внутренний эмигрант, как раз сейчас искал-свистал. – Голая Баба с большой буквы тоже словно бы очнулась от сна. – Кстати, если я не являюсь более художественным произведением, не худо бы накинуть чего на себя… а то ведь и придатки недолго застудить!