Тем больше мне хотелось, чтобы оно поскорее перестало загораживать целый угол галереи. Когда я садился за стол в кабинете, эта мерзкая куча ржавого металла уменьшала мне возможности обзора чуть не наполовину. Она разве что не снилась мне в кошмарах. Ради того, чтобы она исчезла, я был готов на все, даже на то, чтобы лично разрубить ее на мелкие кусочки. Поэтому вопрос собеседника прозвучал для меня сладкой музыкой:

— И сколько стоит эта скульптура?

— Сейчас взгляну в каталоге, — ответил я, листая альбом, каждая следующая страница которого была еще страшнее предыдущей.

Судя по всему, Лолин клиент отличался очень скверным вкусом. Выбранное произведение находилось на предпоследней странице. Я подумал, что у меня не будет другой возможности продать его. Тем не менее я назвал сумму, на четверть превосходившую указанную в каталоге.

В конце концов, следовало проявить последовательность: если уж появился человек, способный, в слепоте своей, захотеть купить скульптуру Бертена, надо содрать с него как можно больше денег.

— Отлично, я беру ее, — к моему великому удивлению, произнес он. — Думаю, вы не будете возражать против того, чтобы я присовокупил к моей небольшой личной коллекции и этого маленького идола, стоящего на дальнем столике. Как он называется?

— «Матери всех католических очагов, соединяйтесь!»

— Простите?

— Это название: «Матери всех католических очагов, соединяйтесь!». Бертен сделал его из обломков старого телевизора, который своими руками сбросил с крыши здания Си-эн-эн в Нью-Йорке. Замечу, кстати, что это творение стоило ему двух суток под арестом. В цену работы входит сумма залога, который ему пришлось заплатить, чтобы выйти на свободу. Конечно, если вы это купите, можете окрестить его заново и называть по-другому. Сэм весьма уступчив в том, что касается названий.

— Двадцать тысяч евро за обе вещи вас устроит?

— Отлично... — пролепетал я, пораженный тем, что жалкие художественные способности Бертена могут спровоцировать такую расточительность.

— Можно ли рассчитывать на доставку в течение месяца? Я живу в Риме.

— Нет проблем. Я лично займусь всем, начиная с демонтажа тотема. Поверьте, мне это доставит удовольствие.

— Завтра же с вами свяжется моя помощница. Деньги будут переведены еще до конца недели.

Мужчина встал и надел пальто. Он протянул мне свою визитную карточку, и я сунул ее прямиком во внутренний карман куртки, даже не взглянув. Я постарался не очень сильно стискивать руку, которой предстояло подписать поручение о денежном переводе.

— И последнее, господин Кантор. Мне хотелось бы, чтобы вы лично занялись доставкой. Вы смогли бы дать мне советы по размещению работ. А я воспользуюсь этим и покажу вам свою коллекцию.

— С огромным удовольствием. Я уже давно мечтаю ненадолго заехать в Рим. Я не был в Италии с самого детства. Это пойдет мне на пользу.

— Прекрасно. До свидания.

— До скорого, надеюсь. Когда снова окажетесь в Париже, заходите к нам. Мы любим таких клиентов, как вы.

Услышав мою последнюю реплику, Лола побелела. Она провела пальцем по шее в области сонной артерии, давая мне понять, какая участь ожидает меня, если мои бесконечные провокации сорвут продажу.

Лола могла шутить по любому поводу, кроме денег. Обычно она вела себя довольно весело и беззаботно, но этот клиент представлял собой гарантию того, что в течение еще нескольких месяцев мы сможем не закрывать галерею. Будучи весьма небрежным руководителем, я уже несколько раз чуть было не пустил все предприятие ко дну. Я чувствовал, что нервы у Лолы на пределе.

Но я ничего не мог с собой поделать: Бертен стимулировал всплески моего сарказма.

К счастью для моего горла, мужчина довольствовался тем, что покачал головой и поправил воротник пальто. Уже дойдя до двери кабинета, он передумал и пошел к портрету молодого аристократа.

— Римская школа, начало семнадцатого века. Мастерская Джентилески, а может быть, и Караваджо, кто знает? Отличная сохранность, тончайшее проникновение в психологию. Великолепное произведение. Сколько?

— Что, простите?

— Это я тоже возьму. Сколько?

Я покачал головой:

— Извините, но эта картина не продается.

— Пятнадцать тысяч.

— Повторяю вам, эта картина — моя личная собственность. Я не хочу расставаться с ней. Речь идет о семейной реликвии.

— Тридцать тысяч евро. Столько вам никто не предложит.

— Боюсь, вы меня не поняли. Я вовсе не пытаюсь набить цену. Я не продам вам этот портрет. Это не обсуждается.

Мужчина заметно расстроился. Казалось, мой отказ даже оскорбил его.

— У вас есть моя карточка. Обдумайте еще раз мое предложение. Я собираю произведения итальянского искусства семнадцатого века. Если хотите, когда привезете мне работы господина Бертена, я покажу вам свою небольшую сокровищницу. Это убедит вас в искренности моего предложения. Может быть, вы измените точку зрения?