Разговаривать не хотелось. Слова не могли выразить всех чувств. Встревоженные мысли подсказывали все новые и новые подробности гибели двух партизан: разрывы химических снарядов, туман, смешанный с ядовитыми газами, ночное болото.

Не страх, а большая недетская скорбь охватила ребят. Хотелось помочь кому-то, но как? Хотелось кричать, бежать куда-то, кого-то предупредить. Но вокруг были мир и тишина. Просвечивали сквозь ветки спокойные звезды. Шептались листья.

А где-то совсем рядом отдыхала родная деревня. Ей ничто не угрожало. Не угрожало потому, что много лет назад в болоте на островинах, в лесах, в полях, в городах — везде и всюду стояли насмерть советские люди, защищая будущее своей Родины.

И скорбь уступила место благодарности. Ребята переводили дух, глубоко вдыхали прохладный лесной воздух. Они знали, что скоро, очень скоро будут дома, а все ужасы так и останутся там, в прошлом, остановленные мужеством павших.

В ту ночь Санька долго рассказывал родителям о походе. Раньше, рассказывая о звене Мишука, о строительстве моста, о силосной траншее, Санька обычно пользовался местоимениями: они, у них. Теперь он все чаще произносил: мы, у нас.

Отец улыбнулся.

— Кто-то недавно клялся: «Как вырасту — в тот же день в город уеду!»

Санька смутился и пробурчал:

— Посмотрим! Дел у нас много! — Он стал загибать пальцы. — Обелиск нашим партизанам поставить — раз! Болото осушить — два! Гажу достать — три!.. А ее для нашего колхоза по семь тонн на гектар нужно! Понимаешь?..