Радость в душе генетически связана с улыбкой на лице и записана в ячейках переплетения Вашей собственной ДНК.

С самого рождения, даже если Вы не можете этого вспомнить, Вас касалась незримая субстанция любви и приязни, зовущая к росту. Хочу подчеркнуть это специально для тех, чьи истории и жалобы на тяжелую жизнь, безрадостное детство, обидные шлепки родителей и полное отсутствие любви мне «посчастливилось» прочитать в письмах!

Я долго утешала, уговаривала моих респондентов: ну, пожалуйста, вспомните хорошие моменты, не может быть, чтобы все так плохо было!

— Не-е-е-ет, — писали Вы, — все плохо, жизнь прошла, любви как не было…

Что тут сказать! Бывают нелегкие судьбы! У верблюда спросили:

— Почему у тебя кривая шея?

— А что прямое… — грустно отвечал верблюд.

Поглаживать больную мозоль и утолять жажду сочувствия приятно. Иногда это необходимо, но когда включается автоматизм привычки, Вам нужно уже не живое участие другого человека. Вам необходима живая салфетка — например, хорошая знакомая. Поплачьте вместе! Порыдайте!

Полегчало? На минутку — да.

А по большому счету — нет!

Предположим, Вы нашли терпеливого человека. Дальше будут те же слезы и всхлипы, и платки. Все та же гиблая привычка: дружба садиста с мазохистом — по-своему гармоничная, но уж никак не здоровая. Изменяетесь ли Вы? Вряд ли!

Привычка — это рельсы кольцевого пути, на котором времечко уходит. На пути привычки время не исчезает, как Вам кажется, но перестает иметь ценность… потому что Вы начинаете жить в бесконечном, неизменном прошлом. Хотите ли Вы продолжать так жить дальше?

Если надоело — возьмите курс на новый рецепт. Вкусите немножко сладкого аромата будущего, зафиксируйте настоящее! Не цепляйтесь ни к внешним средствам успокоения, ни к внутреннему затишью!

Замрите на минутку, перестаньте жалеть себя (в крайнем случае перестаньте дышать на три минуты, чтобы жаловаться было некомфортно), затем отомрите и читайте дальше. Отмечайте нужную строку, чтобы свою сегодняшнюю решимость не забыть.

Простой вопрос: физически Вы человек?

Если да — тогда перестаньте ныть, включите память, вспоминайте счастливый настрой, оскаливайтесь, улыбайтесь!

Прервите мертвую петлю саможаления. Если Вы все еще человек, значит, и радость Вам доступна! Она зашифрована в генах и передана Вам поколениями предков. И если Вы впадете в отчаяние, забудете, когда радовались последний раз и память детства покажется Вам недоступной, плюньте на эти грустные вещи и отвернитесь от них.

Эта возможность открыта для Вас всегда.

Питер Пени двадцать пять лет посещал психотерапевтов. Все годы ему снился один и тот же кошмар. Он идет по длинному коридору, подходит к двери, за которой (он это точно знает!) находится свобода, любовь, семья, друзья, полное счастье — все, что им было потеряно в жизни.

Он начинал биться о дверь, наседать плечами, колотить ногами, приходил в неистовство, но дверь не открывалась. И так всю ночь напролет. Питер просыпался мокрый, полный ужаса и чувства утраты. Он перестал заботиться о себе. Грязный и задерганный, целыми днями сидел в пивной, повторял посетителям трагическую свою повесть о двери. Это давало лишь временное облегчение, но он уже не мог остановиться.

За двадцать пять лет восемь психотерапевтов отказались от него, остальные боялись его как огня. В общем, дела Питера шли все хуже и хуже. Никто не мог ему по-настоящему помочь.

Однажды к Питеру в пивной подсел незнакомый старик. Он с нескрываемым интересом слушал трагическую повесть. Когда в слезах Питер окончил рассказ об ужасном сне, старик добродушно спросил:

— А не было ли на двери какой-нибудь таблички?

Питер был в шоке!

— Да, насколько я помню, там висела какая-то табличка!

— А что там было написано?

— Не знаю, в моем состоянии я мог только стучать…

— Может быть, сегодня стоит попробовать прочитать? Одна ночь из тысячи… Ты ничего не потеряешь!

Питер вскочил и побежал домой смотреть старый добрый кошмар. Впервые за двадцать пять лет он с нетерпением ждал его.

С того дня миновала неделя. Питера никто не видел.

И вот спустя восемь дней в маленькую пивную за углом вошел аккуратный человек. Только внимательный взгляд мог узнать в нем прежнего Питера Пенна, изможденного, задерганного человека, страдающего психозом много лет.