Подъемник со смазанными шестеренками, однако, сработал не так быстро, как обычно. Сначала на сцене стало чуть светлее. Все увидели голову, потом плечи, потом корпус, потом ноги. И поскольку голова медленно поднималась над сценой, пока Г. М. говорил, высветились и другие детали — например, тени вокруг глаз, — какие обычно редко были заметны на симпатичной физиономии Винсента Джеймса.

— Вы меня звали? — спросил Винс.

Люк захлопнулся, и он остался стоять в полумраке.

— Да, в некотором роде, — ответил Г. М. — Спускайтесь-ка лучше сюда, сынок. Сейчас вас отвезут в полицейский участок.

Элинор была видна Нику со спины. Только он успел заметить, как Элинор подскочила к щитку с переключателями. Теперь Винс на сцене стоял в лучах света.

На Элинор страшно было смотреть. Резонно было бы предположить, что она умудрилась заглянуть человеку прямо в душу. Правую руку девушка поднесла к выключателям, а левой схватилась за грудь. Все услышали ее громкое прерывистое дыхание. Она не сводила глаз с Винса.

Винс начал было очень добродушно смеяться, но внезапно смех оборвался.

— Это правда, — сказала Элинор. — Я чувствовала… Но не могла угадать, в чем дело. Во имя Господа, это правда!

— Послушайте, что за шутки? — спросил Винс, отступая на шаг назад.

— Никаких шуток, сынок, — пробормотал Г. М.

— Да, Винс, шутки кончились, — подтвердил Ник. — Я тебя забираю.

— В чем меня обвиняют?

— В убийстве.

Бетти нечаянно задела локтем блюдце с картофельными чипсами и смахнула его с барной стойки. Чипсы упали к ногам Буллера Нейсби, но он даже не попытался поднять их.

— Вы имеете в виду покушение на убийство? — уточнила Кристабель, стараясь говорить беспечно. — Разумеется, если это правда.

— Правда? — переспросил Винс. — Что правда?!

Ник внимательно смотрел на школьного товарища и думал: впервые в жизни этого типа прижали к стенке. Подобных переживаний Винсенту Джеймсу еще не доводилось испытывать. И потому сейчас он не знает, как себя вести.

Винс улыбался своей прежней обаятельной улыбкой. Вьющиеся мелкими колечками светлые волосы, скромный темно-синий костюм, правильной формы лоб, нос и подбородок слегка противоречили выражению глаз.

— Не понимаю, — заявил он, озадаченно качая головой. — Может быть, я не слишком сообразителен, но…

— Ах, сынок! — подавленно перебил его Г. М. — Вы так давно твердите одно и то же, что все вам поверили. Сколько стоят изумруды из поместья «Фонтан»? Сколько стоит Леонардо из поместья Пенсбери? И потом, вы проявляете чудеса сообразительности с женщинами, потому что не можете не рисоваться. Вы, сынок, умны. Но вы перемудрили самого себя.

Кристабель придвинула себе другой стул и снова села.

— В самом деле? — спросил Винс с той легкой надменностью, которая действовала как удар в лицо. — Что же я, по-вашему, сделал?

— Желаете, чтобы я сам рассказал, сынок?

— Как хотите, папаша.

— Тогда я начну. Элинор Стэнхоуп…

— Подождите, — перебила его Кристабель. — Ларкин… по-моему, вам лучше выйти.

— Слушаюсь, мадам.

— Полагаю, вы умеете держать язык за зубами?

— Да, мадам.

— Продолжайте, сэр Генри.

— Элинор Стэнхоуп страстно влюбилась в человека, которого ее отец считал мошенником и жуликом. Вот вам вся история в одной фразе.

Кристабель встала, но тут же села снова.

— Посмотрите на него. — Г. М. небрежно махнул рукой в сторону Винса. — Он никого вам не напоминает? Как по-вашему, какому герою он подражал во всем?

— По-моему…

— Слышали когда-нибудь о Раффлзе, взломщике-любителе? — спросил Ник.

— В мои школьные годы, — продолжал Г. М., — мы, мальчишки, часто мечтали, что вырастем и превратимся… бог знает в кого. Но имелся один литературный персонаж, которому я ни за какие деньги не хотел бы подражать, — Раффлз. Он отпугивал меня всякий раз, когда я пытался читать о нем. Я не понимал, почему читателей призывают относиться к этому типу как к джентльмену… Как вы, возможно, помните, Раффлз замечательно играл в крикет и считался светским щеголем. На основании того, что он был первоклассным игроком в крикет, его постоянно приглашали погостить в загородные дома. Там он крал то, что ему нравилось; он оправдывал себя тем, что считал обчищенных им людей плебеями. Предполагалось, что мы должны аплодировать обходительному, великодушному мошеннику, который грабил богачей и устраивал переполох… Но забудем о беллетристике. Подобные люди встречаются и в жизни. Им кажется, что они рождены для высокого положения. Если у них нет денег, им кажется, что они имеют право их взять. Следовательно, они во всем правы, а другие во всем не правы. Красавчик, что сидит перед вами, — Г. М. указал на Винса сигарой, — зарабатывает на жизнь кражами. Он вор-профессионал. Дабы не оскорблять его нежных чувств, могу назвать его вором-любителем. Его охотно приглашают в хорошие семьи. Он прекрасно знаком с внутренним убранством и планировкой половины английских загородных домов. Он знает, где имеются ценности, кому они принадлежат и как их заполучить. Как правило, он не настолько глуп, чтобы красть, скажем, изумрудное ожерелье у другого гостя, который находится в том или ином загородном доме одновременно с ним. Но он умеет подстроить все так, чтобы подозрение упало на кого-то другого. Две-три удачные кражи в год позволяют ему жить припеваючи. И вот как он обычно поступает: когда он живет в доме, он обставляет дело так, словно кражу совершил кто-то со стороны; когда же его в доме нет, он инсценирует место преступления таким образом, что подозрение падает на кого-то из домашних. Методы его разнообразны. Вот почему инспектор Вуд не сразу заподозрил в нем грабителя из поместья Пенсбери и имения «Фонтан». Если, к примеру, он слегка недооценил небольшую по размерам картину кисти Леонардо да Винчи…

— Полегче, командир! — вмешался Винс. Он смотрел на всех с таким неподдельным изумлением, что даже Ник начал терять уверенность. — Раз меня в чем-то подозревают, хотя бы растолкуйте попонятнее, о чем речь. Кто такой этот ваш Леонардо — не помню фамилии? Итальяшка, насколько я понял. Что он делает?

— Сынок, — Г. М. укоризненно покачал головой, — по-моему, вы слегка переигрываете. Вы всегда старательно подчеркивали — и повторяли снова и снова, — что совершенно не разбираетесь в живописи. Разве вы не преувеличиваете?