— Эти в горах где-то живут...

— И что, видели?

— Сама не видела, — улыбнулась она. — Но у меня дома куча фотографий. Мне один «снежный человек» подарил. Ухаживал тут за мной и подарил.

— За вами ухаживал снежный человек? — рассмеялся он. — Любопытно! Я вас ревную!

— Жалко, что не настоящий, — серьезно проговорила она. — А этот был как раз по вашему профилю...

— А они есть, настоящие?

Ольга помолчала, и Русинов в короткую эту паузу уловил в ее глазах тень какой-то давней мечты, ставшей сейчас уже просто воспоминанием и тоской. Вдруг ему вспомнилась Инга Чурбанова, спасенная Данилой-мастером. Детский ее рассказ с течением времени отчего-то все меньше походил на сказку.

— Наверное, есть, — проговорила Ольга. — Только не такие, как на фотографиях... Там они похожи на обезьян. Подозреваю, что подделка. Фотомонтаж.

Русинов отыскал палку, чтобы начертить на земле таинственный знак и показать Ольге, и не успел. От избы вприпрыжку бежал возбужденный Петр Григорьевич.

— Ага! — закричал он, словно поймал Русинова на месте преступления. — Да ты, рыбак, не промах! Вижу, на кого удочку забрасываешь! Какую рыбу белугу выловить хочешь! На минуту оставить нельзя!..

Он заглянул в чан, пощупал рукой пихтолапку, занырнул поглубже — остался доволен.

— Ну, идем! — приказал он. — А то вон ветер подымается, погода портится, скорей! И ты, костоправша, собирайся! — Он снова сунулся к чану. — Эх, пермяк-солены уши, не поглядишь! Ну ничего, лежи. Как одыбаешься, ходить начнешь — посмотришь!

Пришельцы уже вытащили дельтаплан на взлетную полосу, только что удлиненную, и теперь кружились возле него. Русинов обрадовался, что лагеря «тарелочников» здесь все-таки не будет: Ольга сказала, будто они сегодня же уйдут выше в горы, чуть ли не до самого перевала, где у них есть свой, давно обжитый стан и откуда виден горизонт на сотню километров.

Петр Григорьевич пританцовывал от нетерпения и распиравшего изнутри восторга, а Русинов присматривался к пришельцам. Это были три уже не совсем молодые пары, лет по тридцать пять мужчинам и чуть меньше — женщинам. Все они удивительно походили друг на друга, и, чтобы различать их, следовало вначале привыкнуть к каждому. Несколько выделялся лишь один — видимо, старший в группе, хотя годами был чуть моложе остальных. Он-то и был тем пилотом-инструктором, обучавшим летать Петра Григорьевича. Скоро Русинов понял, в чем причина их схожести: пришельцы не смотрели себе под ноги, на землю, и взгляды их большей частью были устремлены в небо, а лица при этом чем-то напоминали лицо Авеги, встречающего солнце.

Погода и в самом деле портилась. С сибирской стороны, из Зауралья, тянулись низкие, вровень с хребтом, холодно-серые тучи, и ветер волновал верхушки сосновых островов среди старого, зарастающего лесоповала. Старший пришелец сел в кабину и запустил двигатель. Все остальные отпрянули от самолета, сгрудились и уже вовсе не спускали глаз с неба, хотя дельтаплан стоял на земле и прогревал мотор. Неожиданно для себя Русинов ощутил волнение: увлечение сумасшедших этих людей, окружавших его, неведомым образом передавалось и возбуждало чувства. Петр Григорьевич не стоял на месте — бегал с открытым ртом и вытянутым от страха и восторга лицом. Пилот-пришелец прибавил оборотов, сорвал с места дельтаплан и стал кататься по взлетной полосе, проверяя ее и этот несерьезный на вид аппарат. Действовал он смело, привычно, и подбежавший к Русинову пчеловод похвастался на ходу:

— Во дает! Летчик! Спортсмен! Мастер спорта по высшему пилотажу! Ничего, да?! Эх-х!..

Наконец пришелец вырулил на старт, поставив дельтаплан против ветра, дал большие обороты и неожиданно легко взмыл в воздух. Чувствовалось, что за управлением действительно мастер спорта, в руках которого ненадежная эта машина, уверенно выписывая круги, ныряла вниз, делала крутые и смелые виражи почти у самой земли и потом возносилась высоко вверх. Петр Григорьевич неожиданно замер, глядя из-под руки, и, кажется, перестал дышать. А когда дельтаплан зашел на посадку и плавно, как парашют, опустился на полосу, пчеловод сорвался с места и закричал:

— Понял! Все понял! Давай! Давай я!..

— Начинается, — проронила Ольга. — Сейчас полетит!

Пилот-пришелец уступил место Петру Григорьевичу, а сам перебрался к нему за спину. Пчеловод надел мотоциклетный шлем, валявшийся на траве, скинул сапоги и уселся за управление босым.

— Поехали! — послышалось сквозь завывающий треск двигателя.

Взлетел он достаточно толково, довольно круто набрал высоту, сделал разворот, и слышно было, что-то орал сверху, пролетая над головами «тарелочников». Совершив полный круг, Петр Григорьевич стал заходить на посадку, и тут дельтаплан стал то махать крыльями, то клевать носом. С первого раза сесть не удалось. Двигатель снова взвыл и понес оранжевый треугольник в небе. После второго круга он крался к земле, как вор, и только не оглядывался. Ольга вдруг вцепилась в руку Русинова:

— Упадет!..

С земли стало видно, что машину сажают в четыре руки. Наконец колеса коснулись земли, и уже здесь непослушный дельтаплан почему-то вильнул и, скатившись с расчищенной полосы, уехал в траву. Ольга облегченно вздохнула, однако мотор снова набрал обороты и вытолкнул дельтаплан к старту.

— Все понял! — кричал Петр Григорьевич. — Сейчас сам! Сам!..

И снова взлетел. В воздухе пчеловод уже чувствовал себя уверенно, выписал над пасекой большую восьмерку и через несколько минут потянул на посадку. На сей раз дельтаплан довольно удачно опустился на землю, причем без помощи пилота-пришельца. Тот похлопал пчеловода по плечу, что-то внушил ему, указывая на управление, помахал руками и выскочил из кабины. Петр Григорьевич развернул аппарат и вырулил на старт.