Мне не хотелось, чтобы Хеймиш, приехав, пустился на мои поиски, поэтому я заставила себя встать и поспешно пошла вдоль стены к парковке.

Через двести футов я увидела у входа машину Хеймиша. Он топтался возле гигантской подсвеченной «В», установленной на краю территории.

Быстро перебежав дорогу, я скользнула в машину.

— Едем отсюда, — выдохнула я.

— Без вопросов, — откликнулся Хеймиш.

Когда мы попятились на дорогу, я увидела, как охранник вышел из-за противоположной стороны здания и озадаченно посмотрел в нашу сторону. Я могла бы встретить Хеймиша у ветеранской организации или минисклада, но не успела подумать о них.

— Где твоя машина? — спросил Хеймиш.

От него исходил более густой, чем обычно, дух «Обсешн», который вызвал у меня воспоминание о том, как мистер Форрест однажды подарил отцу испанский одеколон, пахший анашой. Понятия не имея об этом, отец пользовался одеколоном, пока тот не закончился. Пустую бутылочку из-под него я обнаружила в столе в день, когда отец застрелился.

— Одолжила Саре, — пояснила я.

Похоже, ответ его устроил. Он остановился перед знаком «Стоп» и наклонился поцеловать меня. Я отпрянула, но он не смутился.

— Куда поедем? — спросил он.

«В Париж и „Риц“», — так и рвалось с моего языка, и в голове зазвучала слезливая песенка о печальной женщине, которая в тридцать семь лет осознала, что никогда не прокатится в открытой машине по европейской столице. Если это худшее, что с ней случилось, сучке повезло.

— Дело в том, — сказала я, держа руки на коленях и избегая его взгляда, — что мне надо найти машину.

Он нажал на газ.

— В этом ли?

— Все так странно, — протянула я.

— Из-за мамы?

— Да.

— Кого-нибудь подозревают?

— Думаю, да, — ответила я и решила, что вреда не будет. — Парня, который выполнял для матери разные поручения. Его зовут Мэнни.

— Тот, который с кем-то трахался в твоей старой спальне?

— Да.

— Мама рассказала мне об этом.

Мы проехали мимо карьера, где горы гравия и глинистого сланца ждали, пока их увезут на грузовиках. Они мерцали в свете тусклых аргоновых фонарей, развешанных по территории.

Двадцать лет назад был мальчишка, ровесник Сары, который играл в пиратов на огромной куче гравия, сваленной в конце нашего квартала. Однажды он забрался на кучу, размахивая пробковым мечом, вырезанным прошлым вечером вместе с отцом, и провалился внутрь.

— Помнишь Рики Драйера?

Прислонившись головой к окну, я видела, как отражение моих усталых глаз то появляется передо мной, то исчезает.

— Парня, который умер? О господи, я столько лет о нем не вспоминал.

— Поехали к тебе, Хеймиш, — попросила я. — Выпьем и поговорим.

— Уже лучше, — кивнул он.

Я знала, что он смотрит на меня, но не оборачивалась.

— Тебе не надо искать машину, — сказал он. — Я отвезу тебя, куда захочешь.

Я чувствовала, что он заслуживает моего тела в обмен на машину.

Мы приехали в дом. Я удостоверилась, что Натали не войдет в самый неподходящий момент. Хеймиш подтвердил: она гуляет со своим подрядчиком.

— Как будто у нее появилась целая новая жизнь, — сказал он. — В которой нет места для меня.

Надо набраться решимости. Прежде мне доводилось заниматься сексом поневоле, а Хеймиш — любящий, замечательный — как трудно выкинуть из головы слово «мальчик»! — мужчина.

Все мое тело изнывало от желания поскорее начать. Жаждало прелюдии, жаждало акта, любовной чепухи, фальшивого сожаления по завершении, предвкушаемого душа и наконец машины, в которой я смогу уехать.

Он взял меня за руку и повел по плотно застеленной коврами лестнице. Вам — падает тело отца. Мать баюкает его череп, когда я вхожу. Кровь повсюду.

Забегая к ним в гости, я сотни раз проходила мимо комнаты Хеймиша по пути в верхнюю ванную. Однажды, когда дети были в школе, Натали завела меня внутрь и предложила глубоко вдохнуть.

— Это самая вонючая комната в доме, — поморщилась она. — Я не могу вывести запах, а сын никогда не открывает окно.

— Гормоны, — только и проронила я.

Она улыбнулась.

— Все равно что жить с бомбой, которая готова взорваться.

Но запах подростковой похоти смел стрекочущий очиститель воздуха в углу комнаты, а кровать больше не была двуспальной.

— Ты приводишь сюда девушек? — спросила я.

— Некоторых, — ответил он и положил ладонь мне на затылок.

Мы поцеловались.

— Я только хочу, чтобы тебе полегчало, Хелен, — прошептал он. — Я ничего не жду.

Как-то раз после того как родилась Эмили и я не могла расслабиться, Джейк сказал: «Позволь себе упасть».