Главный хребет оказался почище, выдутый ветрами снег лежал под скалами, между камнями, а по всему плато виднелась щебенистая залысина, похожая на суетливую тропинку. Мамонт перевалил на восточную сторону хребта и отыскал взглядом заповедный камень-останец со знаком жизни. Несколько правее и чуть выше его начинался развал крупных глыб, среди которых и был вход в пещеру. Солнце стояло уже на уровне с вершиной хребта, через час в сибирском склоне начнутся сумерки… Он направился прямо к развалу, утопая в снегу, — прыгать по камням было опасно. И тут вспомнил, что где-то позади за ним идёт это человекообразное существо, по всей видимости, ориентируясь по следам Мамонта. А он сейчас пробуравливал в снегу глубокую тропу, тем самым выдавая вход.

Всё повторялось!

Мамонт затаился в камнях и долго прислушивался, осматривая гребень хребта, ярко освещённого солнцем. Даже крошечный предмет сейчас бросал длинную тень, и любое движение немедленно бы отрисовалось на склоне, как на гигантском экране. Прошло минут пятнадцать, снежный человек не появлялся, лишь ветер гнал позёмку, сдувая с плато остатки снега.

Внезапно безмолвие нарушилось криком, словно кто-то пробовал голос:

— Ва!..

Эхо взметнулось над головой и унеслось к границе леса. Забыв обо всём, Мамонт выскочил из засады и сдёрнул шапку.

— Ва! Ва! Ва! — всколыхнулась тишина плачущим голосом.

— Карна, — прошептал он и вдруг увидел, что у заповедного камня поднимается в небо мятущийся столб дыма.

От предчувствия, что она рядом, затрепетала душа и ознобило спину. Не разбирая дороги, Мамонт побежал по склону, засмеялся, закричал на ходу:

— Валькирия! Карна!

— Ва-ва-ва!.. — откликнулась она радостным криком. В этот миг свет переломился, солнце пало за кромку хребта, и восточный склон погрузился в голубые сумерки. Но Мамонт заметил, как от заповедного камня навстречу ему, едва касаясь снежных застругов, летит стремительная, лёгкая фигурка. И будто волосы трепещутся на ветру!

Делая огромные скачки, он мчался вниз, и ноги всякий раз, доставая земли, находили твёрдую, надёжную опору. Сблизившись, они не столкнулись, а как бы одновременно взлетели и медленно опустились на землю, обняв друг друга. Остановилось дыхание, замерло сердце, и прежде чем ожили снова, минуло время…

— Карна, Карна, — зашептал и закричал он. — Я искал тебя, шёл к тебе… Валькирия!

Спортивная вязаная шапочка слетела с её головы, и упали, раскручиваясь, длинные волосы…

— Данила, — вдруг вымолвила она. — Данила-мастер…

Мамонт отпрянул, заглядывая в лицо.

— Я не Данила… Я Мамонт!

Она же с неистовой силой вновь обхватила руками его шею, зашептала безумно:

— Прости меня, прости меня! Я не поверила в сказку! Но ты всё равно пришёл! Ты спас меня!

Мамонт едва оторвал её руки: чужое, незнакомое лицо, бордовые коросты на обмороженных щеках, носу, коростные, в простуде, губы, мазки сажи…

— Кто ты? — чего-то страшась, спросил он.

— Не узнал меня? — счастливо засмеялась она, порываясь обнять. — Не узнал? Я опоздала, но пришла!..

— Инга?!

— Это я! — Смех её тоже показался безумным, на губах выступила кровь. — Ты приходил сюда? Ты ждал меня, Данила?!

— Я не Данила! — закричал Мамонт, встряхивая её за плечи. — Посмотри же, посмотри! Ну?

Эхо вторило крикам, и над горами клокотал бесконечный звенящий голос:

— Ва! Ва! Ва!..

Инга вдруг шагнула назад, осела в снег, лихорадка била руки.

— Кто же ты?.. Кто?!

Он взял её за обмороженные, в волдырях, руки, опустился на колени.

— Я прилетел к тебе на вертолёте, — стараясь успокоить её, проговорил Мамонт. — Помнишь? А потом ты полетела со мной и показала мне этот камень…

Она медленно приходила в себя, словно просыпаясь от болезненного, тяжкого сна.

— Где же… Данила? Данила-мастер?

— У Хозяйки Медной горы, — объяснил Мамонт. — Она заточила его в свои чертоги на сто лет. А через сто лет он вернётся и придёт к камню.

Так просил передать когда-то Страга Севера, зажимая рану на груди…

— Через сто лет. — Её взгляд остекленел. — Как долго ждать…

— Ты не пришла в назначенный день, и Хозяйка взяла его к себе.

— Мне было трудно поверить, — с болью призналась она. — А поверила… стало поздно.

Мамонту вдруг показалось, что Инга умирает: жизнь тускнела в её глазах, закрывались веки с опалёнными ресницами. Он поднял её на ноги, встряхнул безвольно мотнулась голова…

— Инга! Инга!!

— Га-га-га!.. — словно крик стаи гусей, пронеслось над головами.

— Мы пойдём с тобой искать, слышишь? Мы найдём Данилу-мастера!