Шрифт:
— О слуги шайтана! — завопила она.
Но этой заминки было достаточно, чтобы Эльдар снова загородил вход; при этом он твердил:
— Не впущу, аллах мне свидетель! Уходи… Тут был уже и Баляцо:
— И я говорю тебе: ты, женщина, вспашешь пятками землю, если не уйдешь отсюда подобру-поздорову!
— Клянусь аллахом, вы отдадите мне мою дочь, или я разнесу в щепки этот дом!
Подумать только, сколько энергии было у этой немолодой женщины!
И вдруг возбуждение внезапно оставило Дису, и, опустившись на пол, она взмолилась:
— Отдайте мне Сарыму! Не срамите меня перед ее женихом… Он… Он…
— Что он? — подхватил Баляцо. — Кто он? Твой лавочник Рагим? Что ты делаешь, отдавая ему в жены свою дочь? Она для него — конфетка, он для нее — беззубый, шепелявый и слюнявый рот, который хочет ее обсосать… Стыдно должно быть тебе, Диса.
— Она еще ребенок! — сказала свое слово и Думасара, смазывая обожженные ладони сына глиною.
Тембот прижимался к материнской юбке и виновато поглядывал на Эльдара: дескать, прости, что так опростоволосился.
Но Диса, обессилевшая и уже почти бесчувственная, не слышала ни увещеваний, ни всхлипываний дочери…
А что жених? Как поступил Рагим?
Некоторое время он оставался в обществе старого пса Пари и своих коней, звучно жевавших кукурузное зерно из торб, подвешенных под морды. Кучер, конопатый, с бельмом на глазу парень Муто, в счет не шел, потому что, как всегда, он мгновенно заснул в шарабане, не обращая внимания на разгоревшуюся схватку.
Еще не все гостинцы были выгружены из экипажа.
Там оставались и отрез на новое платье для невесты и другой для тещи, ботинки на высоких каблуках, детские рубашки для Рум…
Догадываясь, что дело его дрянь и лучше всего сейчас быть подальше от позора, Рагим наконец встряхнулся.
— Ай, Рагим, — заговорил он сам с собой, — безголовый дурак! Вот тебе награда за твою щедрость! Эй ты, Муто, ленивая туша! Просыпайся!
Муто не выказал никакого интереса к переживаниям хозяина. Маленькая Рум, напротив, с большим любопытством и удивлением следила за тем, как добрый Рагим стал шарить по всем ящикам и углам, отыскивая свои подарки. Он перетащил в шарабан все, что попалось под руку, — ленты, шарф, зеркальце, добрался и до детских чувячек, которыми Рум так дорожила.
— Ты их не трогай, — предупредила Рум. — Нана придет — будет бранить. Она и мне не позволяет их трогать.
— «Не трогай», «не трогай»! — бормотал Рагим, торопясь закончить дело до возвращения Дисы. — Муто! Ах, ленивая скотина, опять заснул! Муто, на, неси в шарабан.
И Муто равнодушно отнес в шарабан чувяки. Немое изумление Рум сменилось неутешным рыданием.
— Ай, какая нехорошая девочка! Бить тебя надо. Не кричи. На, возьми конфетку.
Конфета успокоила Рум, а Рагим, стараясь оправдаться в собственных глазах, все твердил:
— Ай, какой же ты был дурак, Рагим! Как тебя обманули… Поворачивай, Муто, поедем.
— Ехать так ехать. — Муто открыл ворота и влез на козлы.
Он хотел было запереть за собою ворота, но незадачливый жених торопился, не желая столкнуться с Дисой. Шарабан загремел по улице, псы ринулись за ним, детские головы опять повысовывались из-за плетней; женщины долго провожали глазами удаляющийся в столбе пыли шарабан, потом сошлись у калиток небольшими группами и долго обсуждали необыкновенное происшествие…
Никакие увещевания не могли заставить Сарыму вернуться домой. Со слезами на глазах она умоляла Думасару разрешить остаться под ее защитой. Мальчикам, разумеется, понравилось и то, что Сарыма теперь с ними, и то, что они с матерью и старой наной призваны оберегать ее.
ИСПЫТАНИЕ МУЖЕСТВА
Казалось бы, Гумар первым должен был донести об исчезновении непокорного Астемира. Ведь это же равно дезертирству! Это прямое уклонение от службы царю и отечеству! Но Гумар сам себя поставил в дурацкое положение. Здорово гульнув накануне, он спьяна хвастал, что не кто иной, как именно он, Гумар, послал Баташева туда, откуда нет дороги назад.
Диса закричала, что теперь Астемир непременно вернется с крестом. Она имела в виду то осквернение, какое несут мусульманину кресты гяуров, навешиваемые на грудь…
Покуда спохватились, Астемир ушел далеко.
Поначалу он нашел пристанище у своих давнишних друзей адыгейцев, бесчисленных родственников Думасары. Здесь он мог годами чувствовать себя в безопасности. Но не в его натуре было сидеть взаперти без дела.
Ближайшим городом был Армавир — купеческий городок, по-кабардински Шхашохиж, что значит — выкуп головы. Во времена крепостного права сюда сгоняли крепостных и объявляли торги и выкуп на волю. Астемир с грустью думал о том, что и он сейчас готов заплатить головою за право вернуться к Думасаре и детям, лишь бы повидать их. Селения, через которые он брел, были знакомы ему — чуть ли не в каждом из них молодые Астемир и Думасара останавливались по дороге из Адыгеи в Кабарду, справляя свадьбу. Эти воспоминания волновали его…