— Не раскисай, Татьяна! — строго предупредила Тамара. — Ты не забыла еще, что твоя подпись стоит под «Обещанием»? То-то же!

Посидев с полчаса и сообщив больной школьные новости, девушки попрощались и все, кроме Нины, ушли.

Таня дружила с Ниной третий год, но в их дружбе не было главного — задушевных бесед, без которых не обходится ни одна дружба, не было равноправия: Танино мнение всегда оказывалось решающим. Это ей не нравилось. Тане хотелось спорить, доказывать, убеждать, а Нина быстро соглашалась и уступала без всякого сопротивления. Было досадно, что у подруги нет своего мнения, что она безынициативная и какая-то вялая. Но у Нины было необыкновенно доброе сердце, и она относилась ко всякому делу с поразительной добросовестностью.

— Значит, ты нанялась ко мне в сиделки, — улыбнулась Таня, когда девушки ушли.

— Почему в сиделки и почему нанялась? Странно ты говоришь! А как бы ты поступила на моем месте? — обиженным тоном спросила Нина.

— Да я шучу... — ласково сказала больная и взяла подругу за руку. — Конечно, я бы тоже стала помогать, если нужно... Но только давай условимся: ты будешь со мной возиться не в ущерб себе. Даешь такое слово?

— Что значит в ущерб?

— А то и значит... Дай слово, иначе я откажусь от твоей помощи.

— Какая ты странная, Таня! Ведь если мы будем вместе делать уроки, то какой может быть ущерб? Мы же в одном классе учимся.

— Ну, хорошо. Я сама увижу. Расскажи, что сегодня случилось?

— Мы уже рассказывали.

— Ну, это поверхностно, — перебила ее Таня. — А ты расскажи с подробностями. Как себя Белова чувствует?

— Кажется, ничего.

— Что ничего? Да не мямли ты, пожалуйста!

— А почему тебя так интересует Белова?

— Как раз наоборот — не интересует! В последнее время она мне просто стала неприятной. Удивляюсь, как это мы раньше ничего не замечали? Раньше она мне казалась даже какой-то выдающейся... А на самом деле... Фу!.. Папа называет это эгоизмом! Самообожание. Я сегодня думала про нее. Был бы у нее такой отец, как у меня, он бы показал ей, почем сотня гребешков!

— Андрей Петрович?! — не поверила Нина.

— Да, Андрей Петрович! Ты его знаешь только с одной стороны. Если он что-нибудь сказал — кончено! — Таня нахмурила брови и, подражая отцу, строго сказала: — «Баста! Русский язык знаешь? А если не знаешь, сейчас переведу на детский!»

— А что значит детский?

— В угол носом, а раньше — хлоп! хлоп! по мягкому месту.

Девушки засмеялись. Нина знала Андрея Петровича как доброго, шутливого и приятного человека. Трудно было представить, как он хлопал Таню.

— Неужели он тебя бил в детстве? — спросила она.

— Что значит бил? Хлопнет раз-другой — и все,

— А больно?

— Не больно, а обидно,

— А сейчас?

— А сейчас поворчит немного или пальцем по столу постучит, и все. Теперь Шурке влетает за всякие художества... Мой папа говорит так: «Дети, вы должны меня слушать потому, что у вас нет жизненного опыта. Вы не знаете, что можно делать и чего нельзя. Вот, например, красивый, красный уголек, который выскочил из печки. Руками трогать его нельзя, а Наташке хочется. Мы ей говорим — не тронь, уголек горячий! Наташке второй год, и она не понимает, что значит горячий. Как ей объяснить? Ну, пускай возьмет, пускай обожжется и немного поплачет. Это не страшно, но зато она будет верить нашему опыту... Так и во всем. Если я сказал нет, вы должны мне верить». Правильно он рассуждает?

— Наверно, правильно, — согласилась Нина и, сильно покраснев, прибавила: — Но меня никогда не хлопали...

— Я знаю. Тебя пилят, — с усмешкой сказала Таня. — А по-моему, это хуже. Меньше толку. У мамы тоже есть такая манера. И во-от начнет выговаривать! Заведет на полчаса...

Таня неосторожно приподнялась, и на лице появилась гримаса боли. Эта гримаса, как в зеркале, отразилась на лице Нины.

— Бедная Танечка... — вырвалось у нее.

— Ничего. Живы будем — не помрем! — с улыбкой ответила Таня. — Какая болезненная штука — кость! Хуже, чем кожа или мышцы.

Где-то далеко заиграла музыка. Девушки прислушались. Нина училась играть на рояле и прилично знала музыку.

— Что это? — спросила Таня.

— Новое что-то. Включить радио?

— Не надо. Нина, а ты очень любишь музыку?

— Да. Но я люблю серьезную музыку. Люблю грустные темы, печальные, торжественные и равнодушна к веселой музыке. Почему это?

— Такой у тебя вкус.

— Я думаю, что веселые мотивы могут только сопровождать настроение человека, а грустные могут перестроить настроение. Согласна?

— Я никогда не думала об этом.

— Разве тебя не раздражает веселая музыка, например по радио, когда у тебя на душе грусть?

— А ты часто грустишь, Нина?

— Да, — созналась девушка и снова покраснела. — Последние два года часто. И сама не знаю, почему...

— Переходный возраст! — авторитетно заявила Таня. Из девочки ты превращаешься в девушку. Новые мысли и душевные запросы. Папа меня предупреждал, что сейчас окончательно формируется наш характер и какой-нибудь незначительный случай может перевернуть в душе все вверх ногами и оставить глубокий след на всю жизнь...