Шрифт:
— Это нехорошо, что мы ее… ну, сперли, — сказал я. — Хозяин, наверное, разозлится… — Я представил, как разъяренный хозяин лошади гонится за нами на велосипеде.
— Мы ее сейчас отпустим, — успокоил меня Юрка. — И она обратно вернется… Надо было убраться оттуда побыстрее, потому что уж слишком там все… расходилось…
Я кивнул.
— Ты так и не… не догадался? — спросил Юрка, по своему обыкновению заглядывая мне в глаза. Чуть снизу. Меня еще в обычном мире эта его манера раздражала.
— Ни о чем я не догадался! — резко сказал я. — Тупой я, понял? И лучше бы ты мне объяснил, пока еще чего-нибудь не началось.
— Ну ладно, — Юрка вздохнул и взял меня за руку. Взял так, как мамы берут за руку малышей, собираясь переходить с ними улицу. — Тогда пошли домой. — Я хотел было выдернуть руку, но не успел.
Глава 8
На этот раз я сознания не терял, и жара тоже не было. Просто очутился за сараем. Правда, не сидя на ящике, а лежа рядом, в куче грязного снега и разноцветных пакетиков из-под чипсов. Юрка спокойно сидел на ящике и ворошил палкой прогоревшие угли. Я поднялся, потер ладонью испачканную куртку. Вышло только хуже.
— Ну! — сказал я. Получилось довольно угрожающе. Потом я вдруг вспомнил, как вылетел из трубы петух, и песню про трех ковбоев — и захохотал.
— Какой у тебя диагноз? — спросил Юрка.
— Ч-чего? — вытаращился я. Потом подумал, что это Юрка так отреагировал на мою угрозу и смех. Просто у него выражения такие, необычные. Пашка, например, спросил бы: «Ты что, больной?!»
— Я имею в виду, какой диагноз написан в медицинской карте, — спокойно пояснил Юрка. — Вот у меня, например, ДЦП — детский церебральный паралич. А у тебя?
— Гипервозбудимость, еще что-то, не помню, — соврал я. — А при чем тут…
— Гипервозбудимость, — медленно повторил Юрка, словно пробуя слово на вкус. — Наверное… Но как оно там все завертелось!
— Ты… — я почувствовал настоятельную потребность придержать рукой отваливающуюся челюсть. — Ты хочешь сказать… Ты хочешь сказать, что это я?! Я там все устроил?!
— А то кто же? — усмехнулся Юрка. — Я, как ты знаешь, человек мирный, спокойный… А ты — хулиган, сам меня предупреждал, между прочим. Вот и похулиганил…
— Вот это да! — я сел прямо на грязный снег и вдруг снова начал смеяться. Просто остановиться не мог. Дурацкие картинки из параллельного мира хороводом крутились перед глазами. Особенно сорока… И еще дядька с картиной… И как я с лошади направо сползал…
— Ха-ха-ха! — не удержавшись, присоединился ко мне Юрка.
— Чего это у вас тут? — спросил хриплый голос.
Я оборвал смех, поднял голову и увидел Диму Димуру из седьмого «Д» класса. Дима стоял в проходе, упершись руками в стены, и разглядывал нас с равнодушным любопытством (как хотите, но бывает такое сочетание).
— А, паралитик! — он узнал Юру. — Привет, Антон! Чего веселитесь-то? Косяк, что ли, раздобыли? — Дима принюхался.
— Нет, свои заморочки. Нормально, Дима, — ответил я. Ссориться с Димурой, особенно в присутствии Юры, мне не хотелось.
— Ну ладно, веселитесь, — разрешил Димура и покачал головой. — А то я туда шел пописать, вроде никого не было, обратно иду — появились и ржут как лошади. Как это вы так шустро, с паралитиком-то? Чудо? — Димура ушел, покачивая головой.
— Кто это? Чего он сказал? — быстро спросил Юра (Димура так щедро разбавлял свою речь матерными словами, что Юра, не привыкший к этому, просто не уловил смысла его высказываний).
Пришлось перевести.
— Что такое «косяк»? — спросил Юра.
— Сигарета с анашой. Легкий наркотик. Когда курят, часто смеются, вот как мы с тобой… В чем-то он уловил суть, согласен? И заметил, что мы появились внезапно…
— Ты его боишься? — Юра опять попробовал заглянуть в глаза, но я вовремя отвел взгляд.
— Не то чтобы… Неохота связываться. Он — лидер «дэшек». Садист, кошек мучает и убивает для удовольствия. Деньги всегда есть. Умный, не попадается. «Дэшки», даже самые крутые, под ним ходят. Отец сидит за убийство. Учителя его тоже не трогают, ходят всякие истории…
— Почему он не у нас, не в нашем классе? — спросил Юрка.
— Не знаю. Так с самого начала повелось. У нас все же — коррекция, не совсем нормальные, ты бы сказал «с диагнозами», или с какими-то проблемами, а в «Д» — там, скорее, с криминальным, что ли, уклоном…
Это, вообще-то, интересно. После седьмого класса исчезают и «дэшки», и мы, «ешки». Последний восьмой класс — 8 «Г». Про нас много говорят, думают, пугают, решают, куда и как распределять. «Дэшки» исчезают бесшумно, как бы сами собой. Растворяются в пространстве, «яко тать в нощи». Куда они деваются? Ничтожное количество оказывается в «В» и «Г» классах. А остальные? Кажется, никому не хочется об этом думать. А мне что, больше всех надо? У меня свои проблемы. Пока мне хотелось бы знать, где мы все-таки побывали.