— Как думаете, мой диверсионный Скорцени, случалась ли в жизни той, настоящей Евы и того, настоящего фюрера хотя бы одна такая отчаянно безумная, по-настоящему альпийская ночь? — вполголоса спросила Альбина, нежно поводя перед этим губами по самой сокровенной мужской тайне своего учителя.

— По крайней мере, теперь я буду знать, что такие ночи следует именовать альпийскими.

— И все же, случалась или нет? Для меня это очень важно понять.

— Мне несколько раз приходилось видеть эту женщину, общаться с ней…

— И спать? — томно спросила Альбина. — Как она вела себя в постели?

— Спать с любимой женщиной фюрера, с его гражданской женой?!

— Но ведь это же романтично. Она тоже предавалась прелестям орального секса? Признавайтесь, Скорцени, признавайтесь, — томно, почти сладострастно допрашивала его Крайдер. — Я не стану ревновать вас, наоборот, мои ласки будут еще более изысканными.

— Но ведь это женщина фюрера!

— Именно поэтому она должна была влюбиться в вас, после всех ваших подвигов — влюбиться, мой диверсионный Скорцени. Страстно и самоубийственно. И потом, все мы — чьи-то женщины. До сих пор ни одного мужчину это обстоятельство еще не останавливало.

— Я никогда не принадлежал к трусам, но я и не самоубийца.

— Неужели вы отказали себе в праве предаться любовным игрищам с самой Евой Браун? Как предаетесь со мной?

— Отказал, — едва слышно проговорил Скорцени, предаваясь тем игрищам, которыми Крайдер только что страстно грезила и которые сама же способна порождать.

— У нее это получалось прекрасно — это Скорцени мог засвидетельствовать даже на Страшном суде, не отрекаясь при этом ни от сотворенного этой женщиной греха, ни от самой женщины.

— А может, просто не представлялось случая? — спросила Крайдер, прерывая свои ласки как раз в то мгновение, когда их еще можно было прервать в надежде, что продолжение все же последует.

— И никогда не искал его.

— Все выглядело настолько безнадежно? Обер-диверсанту понадобилось несколько мгновений, чтобы подыскать более или менее подходящее выражение.

— Настолько неинтригующе, — молвил он. — Однако мне приходилось наблюдать, как Ева Браун ведет себя в присутствии Адольфа, в присутствии других мужчин.

— Да, приходилось? И что же? — на нежном выдохе спросила лже-Ева.

— По-моему, такой, альпийской, ночи эта женщина подарить не способна. Никому.

Альбина признательно помолчала, она довольна была ответом Скорцени, независимо от того, насколько он был искренним в своих словах.

— Мне тоже так кажется, что никому. Особенно — фюреру.

— Почему «особенно»?

— Потому что она относится к Адольфу, как к своему фюреру, а нужно, чтобы к фюреру она относилась, как к своему Адольфу разницу улавливаете?

Скорцени опять ощутил нежное прикосновение ее губ, и тело его вновь пронзил молниеносный пламень ее подрагивающего язычка.

— А если бы вас, моя Фюрер-Ева, доставить сейчас в «Адлерс-хорст», вы, умудренная жизнью и мужскими ласками, могли бы подарить фюреру такую ночь?

— «Такую», то есть настоящую альпийскую?

— Немыслимо альпийскую.

— Если «немыслимо альпийскую», то теперь уже вряд ли.

— Впервые улавливаю неуверенность в вашем голосе, Фюрер-Ева. Что стоит за вашим «теперь»?

— Будет мешать ночь, проведенная с вами, мой диверсионный Скорцени. Знаю, что потом я не раз буду говорить себе: «Лучше бы ее, ночи этой, никогда не было!» Но она случилась, и это уже факт. А человек, в постель к которому вы готовы ввергнуть меня, в моем личном восприятии, в отличие от восприятия Евы Браун, — не мой Адольф. То есть, как и для всякой прочей германки, это мой фюрер, но, увы, не мой Адольф.

— А Манфред Зомбарт? Наша Имперская Тень, наш Великий Зомби?

Прежде чем подарить Скорцени этот ответ, Альбина подарила ему минуту истинно любовного наслаждения. И только потом, позволив мужчине немного прийти в себя после сексуальной оргии, уже сидя с бокалом коньяку у самого камина и неотрывно, по-колдовски глядя в огонь, произнесла:

— Позвольте вас огорчить, мой диверсионный Скорцени: этому лжефюреру я не смогу подарить ни одной ночи. Даже если вынуждена буду когда-нибудь оказаться с ним в одной постели.

— Вы меня пугаете, Альбина, — вполне серьезно заметил творец лжефюреров и лже-Ев, — я готовил вас не для постельного провала, и уж тем более — не для постельного скандала. Особенно если учесть, что, возможно, даже перед ним, лжефюрером, вам придется играть настоящую Еву Браун.

— Э, да вы, мой диверсионный Скорцени, начинаете побаиваться за свою репутацию учителя и тренера! Провала моего опасаетесь. Не стоит. «Отдаться ночью» и «подарить ночь» на нашем, женском, языке — понятия совершенно несопоставимые. Разные это понятия, мой сексуальный фронтовик!