– Тамсин, вряд ли тебя можно назвать троллем, – произнес Уильям с неожиданной нежностью. Он сидел на стуле в расслабленной позе, чуть сутулясь, но девушка видела, как в нем растет внутреннее напряжение, потому что сама чувствовала нечто похожее. – Ты так же красива, как любая знатная леди при дворе, – продолжал он, глядя на нее загоревшимся взглядом. – Да что я, в тысячу раз красивее!

Тамсин фыркнула и с сомнением покачала головой. Ее губы были плотно сжаты, словно она старалась сдержать злость, готовую выплеснуться наружу. Она повернулась к Уильяму спиной и стояла, обхватив себя руками за плечи. Сердце гулко билось в груди, она отчаянно хотела, чтобы его слова соответствовали действительности. Но Тамсин не могла поверить, что он и вправду так думает.

– Я знаю, в данное время тебе нужна жена, – сказала она. – Но твои заранее заготовленные комплименты вряд ли помогут установить мир между нами. Я просто не думала, что наше с тобой соглашение может кому-то причинить боль!

– Я тоже.

Он вздохнул и потер пальцами лоб.

Тамсин стянула с себя шелковый пояс и янтарное ожерелье и бросила их на покрывало. Изысканный изумруд в золотой оправе сверкал на ее пальце. Она с минуту изучала его. У Тамсин никогда раньше не было колец, тем более таких красивых. Это кольцо она полюбила сразу, и не столько за его красоту, сколько за тот смысл, который вкладывала в него леди Эмма. Девушка сняла кольцо с пальца и протянула его Уильяму.

– Возьми. Я чувствую себя воровкой.

– Оставь хотя бы на время, красавица, – попросил Уильям. – Ради моей матери.

Тамсин колебалась. Наконец она надела кольцо на палец.

– Только ради леди Эммы, – сообщила она Уильяму и упрямо добавила: – Не ради тебя.

При этих словах ее сердце глухо забилось.

– Как тебе угодно, – без всякого выражения произнес Уильям и снова уставился на огонь.

Его хладнокровие обычно успокаивающе действовало на взрывной темперамент Тамсин, но в эту минуту ей хотелось кричать, топать ногами, швырять вещи. Ей было просто необходимо освободиться от сжигающего ее раздражения. Она хотела утолить страстный огонь, который вспыхивал в ней от одного его взгляда, но не знала как и бесилась от собственного бессилия.

Девушка резко развернулась и скрестила руки на груди.

– Леди Эмма сказала, что хочет настоящей свадьбы. Со священником. Что ты ей скажешь? Что у тебя уже была свадьба? Правда, ненастоящая, цыганская… И что твой брак просуществует так долго, как тебе будет удобно, – пару недель или около того?

Уильям вертел на пальце свое кольцо с огромным изумрудом.

– Женитьба уже состоялась, красавица, – задумчиво проговорил он.

– Женитьба! – Тамсин изумленно посмотрела на него. Должно быть, она ослышалась. Он не мог предложить ей настоящую свадьбу. Конечно, он имел в виду совсем иное. Ему нужно только продлить видимость их брака ради своей выгоды и спокойствия. – Теперь ты собираешься поставить меня перед священником, чтобы пародия на женитьбу перестала быть пародией? Я не согласна на церемонию в церкви, избавь меня от этого унижения!

– Тамсин… – он вздохнул. – Я не хочу браниться с тобой. Когда ты успокоишься, мы обсудим это.

– Тогда желаю тебе, чтобы твоя ночь была самой лучшей из ночей. А сейчас уходи.

Ей было трудно дышать из-за тесного корсажа и планшетки, и она начала развязывать узелки, которые стягивали две половины лифа.

Она видела, как Уильям встал, и подумала, что он отправится в переднюю и ляжет спать на узкой походной кровати. Не обращая на него никакого внимания, она развязывала узелок за узелком, закусив от усердия губу. Она жутко устала. Голова раскалывалась от вина, которое Тамсин в избытке выпила за обедом. Руки дрожали и не слушались, и наконец она, потеряв терпение, дернула за неподдающийся узел, издав при этом возглас отчаяния.

Уильям взял ее за плечи и решительно развернул лицом к себе.

– Позволь мне сделать это, – сказал он. – Ты порвешь ленты, и мама вынуждена будет заниматься починкой платья. Она подумает, что я срывал его с тебя в порыве страсти. И что мы скажем ей тогда, моя красавица? А?

Он говорил, методично развязывая узелок за узелком. Его голос успокаивал. Длинные пальцы Уильяма ловко справлялись с завязками. Сердце девушки стучало все быстрее, и она вновь ощутила то волшебное состояние, которое было ей уже знакомо. Ей казалось, что она тает как свеча.

Тамсин нахмурилась.

– Ты не хочешь меня, я знаю.

– Хочу, – мягко возразил Уильям.

Девушка посмотрела на его склоненную голову, на темные, густые и шелковистые волны, которые падали ему на лоб.

– Что? – сдавленно спросила она. Одно короткое слово, а главное, тон, которым оно было произнесено, мгновенно лишили ее не только возможности дышать, но и сердиться на него.

Уильям ослабил одну сторону корсажа. Когда планшетка перестала давить на грудь, Тамсин вздохнула свободнее, но, как только Уильям передвинул руки, у нее снова перехватило дыхание.

– Я сказал, – прошептал он, – что хочу тебя. Очень сильно.

Тамсин молча смотрела на него. Уильям поднял голову и взглянул на нее с таким вожделением и страстью, что она мгновенно вспыхнула вся, как тонкая смолистая веточка, брошенная в огонь.

– А что, если я тоже хочу этого? – спросила она едва слышно.

Уильям скользнул по ней взглядом вверх и вниз и наклонился, чтобы отвязать другую сторону планшетки.

Тамсин, так и не дождавшись от него ни слова в ответ, решила, что снова выставила себя дурочкой. Мужчины более откровенны в своих физических потребностях, она знала это по рассказам товарищей отца и от цыган. Шотландцы учили ее скромности и послушанию, тому же учили ее и цыгане, но дед с бабкой заставляли ее также, в отличие от отца, бороться со своими желаниями, с природным стремлением к свободе в мыслях и поступках.