Причем внедрение врагов Советской власти в органы Советской власти происходило чуть ли не с момента установления этой власти. Так, в 1924 году будущий Герой Советского Союза Дмитрий Медведев (тогда он работал в Одесском отделе ГПУ Украины) с группой чекистов и сотрудников уголовного розыска ликвидировал банду «Бим-Бом» из кулаков-украинцев и еврейских налетчиков (как видим, бандиты национальной рознью не страдали во все времена). Стояли во главе банды кулак Филька Телегин, профессиональный грабитель Абрам Лехер и… председатель одного из сельсоветов Григорий Рошковский.

Бандиты специально протаскивали «своих» на ответственные посты в местные Советы.

Кого-то разоблачили в 20-е…

Кого-то — в 30-е…

А кого-то не разоблачили никогда.

Это была потенциальная «пятая колонна» в «низах»… Но была же она и в «верхах». Так что объективно для НКВД работы хватало без фальсификации дел. Но субъективно Ежов как работник, похоже, уже не тянул.

Он, между прочим, мог действительно быть одной из невольных жертв репрессий 1937–1938 годов в том смысле,

что на нем был в то время груз не просто огромной административной ответственности (для сильного управленца это не повод опускать руки), а ответственности психологической.

Он не мог не понимать, что при расширении масштабов репрессий, да еще в условиях, когда они носили превентивный чаще всего характер (то есть репрессировались не уже состоявшиеся, а потенциальные преступники), неизбежно осуждение и части невинных. Да не просто осуждение, а смерть их. И эти, что там говорить, страшные накладки были более вероятны в «низах». То есть счет тут был на тысячи, а то и десятки тысяч.

В «верхах» же, при расследовании дел о заговорах, саботаже и прочем, невинно осужденных тоже не могло не быть, потому что прямых-то вещественных улик не было ни на кого, даже на явно виновных. Все строилось на признательных показаниях. Значит, были возможны оговоры.

Наконец, Ежов не мог не понимать, что упрощенный порядок следствия не может не развращать часть аппарата. Пусть не «зверские пытки», но какие-то физические меры воздействия в условиях политического и исторического цейтнота применять приходилось — на войне как на войне.

И при этом Ежов, весьма вероятно, видел и еще один, психологически страшноватый, момент: невинные-то жертвы он и его люди невольно создают, а вот врагов при этом выявляют не всех — по объективным причинам. Тут действительно запьешь — если есть хоть какая-то слабина.

Так или иначе, Сталин все более приходил к выводу: Ежова надо заменять.

Но кем?

Естественным образом возникала кандидатура Берии. Он был хорошо известен Сталину, имел прочное и незапятнанное чекистское прошлое и прекрасно зарекомендовал себя в Закавказье и Грузии.

О ТОМ, как было принято окончательное решение, имеют хождение разные версии: решал лично Сталин; кто-то ему рекомендовал конкретно Берию; кто-то подготовил список, в котором был и Берия, и т. п.

Я не буду пересказывать здесь ни одной версии, оставляя это занятие создателям «исторических триллеров», и не буду гадать — от кого исходил исходный импульс в деле нового назначения Берии. Но не приходится сомневаться в том, что исходил он не от самого Лаврентия Павловича.

Оставаясь же на почве точных фактов, можно сказать одно: к августу 1938 года выбор Сталина был сделан.

И этот выбор был удачным.

В АВГУСТЕ 1938 года Берию вызвали в Москву.

Уезжая из родных мест, он мог быть доволен. Для той земли, на которой он родился, он потрудился с успехом. И теперь ему предстояло расширить поле своей деятельности до масштабов всей страны и даже всего мира — если учесть, что в состав НКВД входила и внешняя разведка.

Вначале, 22 августа, Берия был назначен 1-м заместителем Ежова, а 29 сентября — также и начальником Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР. Он сменил на посту как 1-го зама наркома, так и начальника ГУГБ, своего практически ровесника — Михаила Петровича Фриновского.

Фриновский, собственно, был начальником просто Управления государственной безопасности, потому что 28 марта 1938 года ГУГБ несколько понизили в статусе. Однако Берия сразу настоял на восстановлении за Управлением государственной безопасности прежнего положения Главного управления.

Он был, конечно, прав — дело было не в личных амбициях, а в престиже того подразделения, которое было ядром НКВД. И даже не в престиже, а в возможностях, в правах…

Фриновский начал подниматься еще при Ягоде, но при Ежове не только сохранил свое положение, но и упрочил его, став первым заместителем наркома.