Нэгл едва взглянул на Чаттертона во время их первого совместного плавания, однако Чаттертон внимательно рассмотрел капитана. Нэгл крепко пил, это было абсолютно ясно еще до того, как судно отошло от причала, тем не менее он стремился к великой цели. Чаттертон держался ближе к капитану, слушая то, что тот говорит. «Какой это ублюдок, — ворчал Нэгл, — утверждает, что что-то там невозможно? Почему он не идет и не пробует?» Чаттертон записывался на участие в каждом новом рейсе «Искателя».

На борту «Искателя» Чаттертон стал замечать, что навыки, которые он получил на работе, похоже, сами собой переносятся на исследования затонувших судов. Он обнаружил, что его тянет в исковерканные и самые опасные части судна, потому что он знал, что может найти выход. Он был спокоен в условиях плохой видимости, даже когда грибовидные тучи ила накрывали останки судна черной пеленой, потому что знал, что умеет видеть телом. Он играл с неожиданностями (а уж их было предостаточно во время походов «Искателя»), потому что верил в понятие «любой ценой». Чаттертон вызвался поднять тело погибшего ныряльщика из руин «Техасской башни», в то время как никто из других новичков об этом даже не подумал бы. Чаттертон спускался к бедняге дважды.

В 1987 году Чаттертон сделал Кэти предложение. Он когда-то купил ей пистолет для защиты от грабителей, и Кэти из любви к оружию сделала карьеру спортивного стрелка. Она ездила по всей стране на соревнования и была на пути к получению нескольких национальных наград. Разлуки были мучительными для пары, напоминая дни, когда Чаттертон на целые недели выходил в море на лов гребешка. У них возникало чувство, что они живут обособленными жизнями. Они скучали друг без друга, когда Кэти уезжала.

Что касается Чаттертона, его жесткие личные требования к совершенству распространялись и на окружающих. Если друг, или родственник, или Кэти вели себя так, что Чаттертону это представлялось ненормальным, или, как он полагал, что-то шло вразрез с его главными ценностями, он мог несколько дней не разговаривать с таким человеком. Как-то один из его друзей пообещал прийти к нему в девять утра, чтобы помочь сгрести листья, а вместо этого появился в полдень. Чаттертон отвернулся от него и не общался с ним целый месяц: «Он ненадежный, я не могу так жить. Надежность — прежде всего».

Они поженились во время похода с погружениями в районе Ки-Уэст. Несколько месяцев спустя Чаттертон получил сертификат инструктора подводного плавания с аквалангом. Теперь он считал себя готовым принять вызов «Андреа Дориа». Нэгл организовал пятидневный поход к этому знаменитому месту кораблекрушения, естественно, что Чаттертон принял в нем участие. Поход был историческим и принес несколько трофеев, достойных музея. «Дориа» была теперь в сердце Чаттертона. Он стал мечтать о продолжении исследований. На «Дориа» были места, которые не видел еще ни один ныряльщик, места, которые считались недоступными. Но что означало на самом деле слово «недоступные»?

В первые месяцы 1988 года Чаттертон начал готовиться к возвращению в район гибели «Дориа». Он спрашивал себя, что же так притягивает его в этих обломках. По мере приближения похода к «Дориа» он, как ему показалось, все понял. Место кораблекрушения было огромным хранилищем тайн. Некоторые из этих тайн можно было разгадать во время обследования конкретных предметов. Другие тайны корабельных обломков были менее осязаемыми. Это были тайны самого ныряльщика. Место кораблекрушения давало человеку безграничные возможности познать самого себя, если он этого действительно хотел. Он всегда может продвинуться дальше, копнуть глубже, найти места, которые никто не освоил. Для Чаттертона места кораблекрушений постоянно предоставляли новые возможности, даже самые простые из таких мест: например, возможность оказаться перед лицом проблемы, которую на самом деле стоит решать, а это было для него величайшим счастьем, это был акт, который наполнял его жизнь смыслом. Он стал говорить товарищам, что погружения к затонувшим кораблям имеют большое значение для поисков самого себя.

В течение следующих трех лет Чаттертон освоился на «Дориа». Он проникал в проходы между каютами третьего, второго и первого класса, что было прорывом, который много лет считался невозможным. Это увлечение было известно своим духом стяжательства, однако Чаттертон раздавал бесценные трофеи с «Дориа», спрашивая своих товарищей: «Сколько нужно человеку чашек?» Он завоевал репутацию одного из лучших ныряльщиков к затонувшим судам на Восточном побережье; некоторые говорили, что он может быть одним из лучших в мире. Однажды Нэгл сделал ему комплимент, сказав: «Когда ты помрешь, никто не найдет твое тело».

По мере того как Нэгл все круче входил в штопор алкоголизма и равнодушия, Чаттертон во многом управлял бизнесом своего друга, так что «Искатель» оставался на плаву. Он, казалось, постоянно был в хорошем настроении, был готов отпустить остроту и засмеяться своим раскатистым смехом. При этом же он был способен на жесткую реакцию, если задевали его принципы. Он терпеть не мог праздности и отсутствия морали в других и относился к ним в этом смысле с той же строгостью, что и к самому себе. И жалок был тот, кто переходил ему дорогу.

В 1990 году он узнал о хозяине клуба ныряльщиков, который поднял человеческие кости с обломков «U-853», немецкой субмарины, потопленной в районе Род-Айленда. Чаттертон позвонил ему. К этому времени почти каждый ныряльщик на Восточном побережье знал имя Чаттертона.

— Я слышал, ты поднимаешь кости с «U-853», — сказал Чаттертон.

— Ну да. Слухи расходятся быстро, — ответили на другом конце провода.

— Кости у тебя дома?

— Да, дома.

— Какого черта? — взревел Чаттертон.