— Да что вы, дядя, я ни на ком не думаю еще жениться…

— Врешь, брат, по глазам вижу, что врешь… или, может, у вас с Зинаидой все уже покончено?

— Помилуйте, она даже не знает, что мне нравится… Я за ней вовсе не ухаживал… Так, издали только… любовался…

— Это столько-то время в Москве прожив… все издали.

Иван Сергеевич раскатисто расхохотался.

— Или ты врешь… или ты глуп… Последнего я, однако, не замечал за тобою… Почему же?.. Издали?.. — опять с громким хохотом спросил Иван Сергеевич.

— Мне как-то все страшно… Что из этого будет…

— Из чего это… из этого?..

— Из нашего знакомства… сближения…

— Да что ты… Неужели втюрился… до робости… Это уж совсем скверно… Еще офицер… В чужих краях бывал… в Париже жил… Перед девчонкой робеет, а торчит около ее юбки до того, что о службе забывает… И мчится в Питер только потому, что она поехала… Ведь потому приехал… Не виляй… Отвечай прямо… — крикнул почти строго Дмитревский.

— Да… — совершенно невольно подчинился повелительному тону, отвечал Виктор Павлович.

— Баба ты… а не офицер… Мы эту дребедень… баб-то, приступом брали… Быстрота… натиск… шабаш.

— Да не то, дядя… Вы меня не понимаете… Ну, полюбим мы друг друга… Я-то люблю, уж я вам откровенно говорю, люблю до потери рассудка… Что же дальше?..

— Как, что дальше… Если до потери рассудка, то женись… Жених ты завидный… Капитан гвардии… богат… молод… красив… Какого же ей рожна, прости Господи, надо, коли тебе отказывать вздумает…

— Вот то-то, что я жениться не могу…

— То есть как… не можешь… объяснись… не понимаю.

— Я женат…

— Ты… женат? — вскочил с дивана Иван Сергеевич и остановился перед Олениным.

— То есть как тебе сказать… собственно и не женат…

— Что же за чертовщина… женат и не женат… Ничего не понимаю… Расскажи толком…

— Изволь, слушай…

Дмитревский сел на диван.

— Я только что получил первый офицерский чин, — начал свой рассказ Виктор Павлович.

В этот самый момент в квартире раздался оглушительный властный звонок.

Оленин оборвал на половине фразу и вздрогнул.

— Кто бы это мог быть? — заметил Иван Сергеевич. Виктор Павлович не отвечал.

Сердце у него как-то болезненно упало.

Оленин, по характеру своему хотя всецело и не оправдывал русскую пословицу: «блудлив как кошка, труслив как заяц», но пугался неожиданностей, даже самых обыкновенных.

Он испуганно глядел на своего дядю.

— Что с тобой… Ты чего-то боишься?

Виктор Павлович еще не успел ответить, как в кабинет вошел Петрович с каким-то таинственным выражением на лице.

— Что так такое? Кто это звонил? — спросил Дмитревский.

— Барыня… госпожа Оленина… — таинственным шепотом доложил камердинер.

— Как ты сказал, Оленина?.. — переспросил Иван Сергеевич и вопросительно уставился на Виктора Павловича.

Тот сидел, как пригвожденный к месту.

— Она ко мне? — снова задал вопрос Дмитревский.

— Никак нет-с… она спрашивает… Виктора Павловича… говорят, что им доводятся супругой… — еще более смущенно проговорил Петрович.

— Супругой… — повторил Иван Сергеевич и снова бросил взгляд на сидевшего неподвижно Оленина, смотревшего в одну видимую только ему точку.

— Хорошо… сейчас выйдет… попроси подождать… — бросил Иван Сергеевич камердинеру.

Тот вышел.

— Виктор… Что это такое?.. — после некоторой паузы, видя, что Оленин молчит и сидит, как будто весь этот доклад и рассказ Петровича до него ничуть не касается, спросил Дмитревский.

— Что это такое? — сдавленным, видимо, от внутренней боли голосом заговорил Виктор Павлович, обратив на дядю свой помутившийся вгляд. — Что это такое? Это она…

— Кто она?..

— Моя… жена… — с трудом выговорил Оленин последние слова.

— А-а-а… — протянул Дмитревский. — Ты выйдешь? — спросил он, помолчав.

— Должен… — с горечью ответил Виктор Павлович и встал.

Он раза три прошелся по кабинету, провел несколько раз рукою по лбу и медленно пошел к двери, ведущей в залу.

Отворив ее, он вошел.

Со стула с мягким сиденьем и жесткой спинкою, которыми по стенам была уставлена эта комната, стоявшего у зеркала в рамке красного дерева с таким же подзеркальником, поднялась высокая, стройная молодая женщина.

Красивая брюнетка, с тонкими рельефными чертами, точно выточенного смуглого матового лица, с большими миндалевидными черными глазами, жгучий взгляд которых несколько смягчался длинными густыми ресницами, она стояла перед ним, высоко подняв свою изящную головку.