Говорил он о посторонних вещах, не относившихся к сегодняшнему вечеру.

Степан Гаврилович усердно подливал ему вина, и под конец оно подействовало-таки, и Варгин, что называется, отяжелел.

Он плотно наелся, много выпил и, когда кончился ужин, грузно поднялся из-за стола.

Трофимов не отпустил своих гостей сейчас же после ужина, а провел в гостиную и попросил сесть.

Герье начал было прощаться, но Степан Гаврилович ласково удержал его за руку и сказал:

— Погодите немного, поговорим!

Они сели у стола с лампой под абажуром, а Варгина Степан Гаврилович устроил на софе в отдаленном темном углу комнаты, и, едва он опустился на мягкую софу, веки его закрылись сами собой, и он погрузился в сладкую дрему, которая охватывает человека, сытно упитавшегося после долгого недоедания.

— Я нарочно, — обратился Трофимов к доктору, — задержал вас, несмотря на поздний час, потому что, насколько могу судить, вы настолько взволнованы, что, если б я отпустил вас без объяснения, вы бы провели бессонную, тревожную ночь, стараясь найти объяснение виденным вами чудесам.

— Неужели вы хотите дать мне эти объяснения? — спросил Герье, сейчас же оживляясь.

— Я вам объясню все, что могу, — ответил Степан Гаврилович. — Спрашивайте!

Доктор Герье, получивший позволение спрашивать, не знал, с чего начать, и так и выразил это Степану Гавриловичу, сказав, что до сих пор совсем не верил в сверхъестественное, но теперь, после всего виденного, должен признаться, что сверхъестественное действительно существует.

Степан Гаврилович улыбнулся.

— Зачем, — проговорил он, — употреблять слово «сверхъестественное» там, где, в сущности, нет и помину понятия, которое оно выражает!

— Но сознайтесь, — перебил Герье, — что мы видели феномены или чудеса, которые не встречаются каждый день!

— Но и солнечные затмения не встречаются каждый день, между тем вы отлично знаете, что в них нет ничего волшебного!

— Солнечные затмения — явление физическое, известное нам!

— В том-то и дело, что известное! Когда же не знали, в чем оно состоит, то и его считали сверхъестественным.

— Значит, все явления сегодняшнего вечера могут быть объяснены?

— Ну, разумеется! Но для этого надобно немножко доброй воли, надо уметь слушать и уметь видеть.

— Но я, — воскликнул доктор Герье, — слушал, смотрел и при всем моем желании и доброй воле ничего не мог понять и не понимаю теперь.

— Это оттого, — пояснил Степан Гаврилович, — что вы не принадлежите к числу наших посвященных!

В то время мистические общества были очень распространены, и доктор Герье, давно догадавшийся, что провел вечер среди членов одного из таких обществ на их тайном собрании, нисколько не удивился, когда Трофимов сказал ему о "посвященных".

— А в вашем обществе, — спросил он только, — существует иерархия посвящения по степеням?

— Мы не требуем от вновь вступающего прохождения степеней; все зависит от его собственного развития и от его подготовки; ваши, например, познания и подготовка вашего ума позволяют мне говорить с вами так, как я говорю, то есть как с братом, уже выдержавшим искус первых степеней и получившим возможность узнать тайны более высших. А вот этот, — показал Трофимов на спящего Варгина, — никогда далеко не пойдет и всегда останется на низшей степени посвящения!

— Значит, вы принадлежите к одному из обществ франкмасонов?

— Только вы не найдете у нас смешных и ненужных обрядов, играя которыми так называемые франкмасоны затеняют истинное знание и настоящее дело детскою забавой таинственности. Наши двери открыты для всех.

— Неужели для всех?

— Конечно, для всех способных понимать, а не для грубой толпы, готовой из эмблем высшей мудрости сделать себе глупое и пошлое развлечение, как это было, например, с игральными картами! Пятьдесят два листа игральных карт не что иное, как символы, полные смысла, философских тезисов, выработанных еще учением египетских мудрецов. Ходит мнение, что карты были изобретены одним аббатом для забавы безумного короля французского, Генриха. Это неправда. Аббат был посвящен в тайны пятидесяти двух символов, понимал их мудрость и только понадеялся, что эта высшая мудрость вернет разум безумному королю. Но безумный король сделал пошлую игру из этих эмблем; так поступает безумие с тем, что недоступно его пониманию; вот почему мы допускаем к себе только людей, способных понимать.

— Но я все-таки слышал, что, для того чтобы понять тайны так называемых оккультных наук, которым, очевидно, предано ваше общество, необходимо посвящение.

— Посвящение, по правилам нашего общества, состоит только в изучении.

— В изучении чего?

— Истин, скрытых в природе и выраженных символами.

— В том, что я читал прежде, — сказал доктор Герье, — мне случалось встречаться с этими символами, но они слишком туманны и непонятны. Отчего, в самом деле, не сделают их более ясными и не изложат «истины», как вы говорите, оккультных наук языком более понятным и простым?