Прекрасным вербовочным материалом для нас были военнослужащие и сотрудники оборонных предприятий, имевшие склонность к алкоголизму, излишне увлекавшиеся женщинами и находящиеся вследствие этого в постоянном финансовом затруднении. Отделение абвера в Восточной Пруссии (Кенигсберг) между 1925–1927 завербовало фельдфебеля Военного министерства Польши, который имел доступ к совершенно секретной документации. Перед окончанием рабочего дня он изымал документы из сейфа, ночью фотографировал их в оборудованной домашней лаборатории и по утрам возвращал на место. На явочной квартире в Данциге (Гданьск) он в заранее обусловленные дни передавал контейнеры с микрофильмами нашему агенту. Таким образом, отдел «Иностранные армии» в течение ряда лет получал ценную информацию о структуре и организации польских вооруженных сил.

Бывали и такие случаи, когда испытывавшие серьезные финансовые затруднения военнослужащие стран вероятного противника сами предлагали свои услуги германской военной разведке. В 1927 или 1928 в Военное министерство на Бендлерштрассе пришел штабс—капитан министерства обороны Чехословакии, находившийся в Берлине в служебной командировке. Он передал сотрудникам абвер–1 привезенный с собой материал — организационные и мобилизационные планы чешского Генштаба. Оригиналы документов были в срочном порядке пересняты, а новая встреча самостоятельно пошедшему на вербовку чешскому штабс—капитану была назначена в Дрездене. Выплаченная сумма помогла ему выпутаться из очередной любовной истории. Чтобы еще больше «повязать» завербованного агента, в Дрездене ему «подставили» женщину, агента абвера. В итоге это оказалось нашей ошибкой, поскольку внезапно вспыхнувшая страсть оказалась настолько сильной, что заставила штабс—капитана забыть об элементарных мерах предосторожности: он так спешил встретиться «со своей любовью», что запросил «Центр» о внеплановой встрече, и при вылете в Дрезден забыл портфель с секретными документами в аэропорту Праги. Пропажа обнаружилась только в Дрездене. По совету куратора штабс—капитан позвонил в Прагу, где ему сообщили о том, что документы найдены и по возвращении он может забрать их. Вернувшись в Прагу, он был арестован чешскими спецслужбами и приговорен к 15 годам тюремного заключения.

В Ковно офицером связи между литовской разведкой и абвером был гауптман Кляйн. Литовская военная разведка работала как против Польши, так и против СССР. Майор абвера Юст был куратором гауптмана Кляйна и отвечал за обеспечение этой операции.

Отделение абвера в Кенигсберге завербовало офицера латвийской разведки, поставлявшего развединформацию о СССР. Насколько я помню, у него не было собственной агентурной сети, и вся информация поступала к нам из латвийского Генштаба.

Майор Юст передал мне свою агентурную сеть в Бухаресте. Среди прочих там был и майор румынской армии Урлуциано. Связь с ним осуществлялась через канцлера Блюхера в немецком посольстве. В 1936 я встретился с Урлуциано в Бухаресте. Несмотря на то, что майор вышел в отставку, он продолжал работать в румынском Министерстве обороны. Через него абвер получил планы оперативного развертывания румынской армии в случае объявления войны с Венгрией. Одновременно от Урлуциано поступала развединформация и о СССР.

Из докладов майора Шольца на оперативных совещаниях в штаб—квартире Канариса следовало, что он активно вербует агентуру в среде белогвардейской эмиграции. В свою очередь русские политэмигранты сами искали контакты с представителями разведок европейских стран.

Генерал Достовалов был старшим офицером разведки Генерального штаба в царской армии. Я принял генерала от майора Фосса, который привел меня в берлинскую квартиру Достовалова на Айзенахерштрассе в Берлине. Мое кураторство в данном случае заключалось в том, что генерал передавал мне информацию по телефону, а один раз в месяц мы встречались с ним на его квартире, и он вручал мне трех—четырехстраничный машинописный отчет о проделанной работе, а я передавал ему вознаграждение. Генерал составлял блестящие аналитические обзоры советской специальной литературы и периодики. Кроме этого он выполнял и особые задания. Так, среди прочего он передал мне памятную записку о реорганизации русской артиллерии, за которую руководство поощрило его специальной премией.

Полковник Дуроново, старый офицер армии Врангеля, среди других белградских агентов также достался мне от майора Фосса. Дуроново был официальным представителем нескольких немецких фирм, например, металлургического завода «Штольберг» (Рейнская область) в Югославии. Информация, поступавшая от этого агента, касалась прежде всего Югославии. Впрочем, иногда он передавал небольшие донесения о СССР. Мне неизвестно, черпал он эту развединформацию из эмигрантских источников или из Министерства обороны Югославии, куда был вхож. Я склонен предполагать последнее. Связь с «Центром» Дуроново осуществлял через германское посольство, которое он посещал как торговый представитель, не вызывая ни малейших подозрений у югославской контрразведки. После оккупации Югославии в 1941 Дуроново в качестве секретного сотрудника задействовался в операциях абвер–3.

Выполнение специфических задач (саботаж, разложение вражеской армии) заставляло нас пользоваться услугами национальных меньшинств каждой конкретной страны. В первую очередь речь шла о так называемых фольксдойче, например, судетских немцах в Чехии и этнических немцах в Польше. Если в разрабатываемых странах немецкое нацменьшинство отсутствовало или было непригодно для использования в целях абвер–2, например, как это было в случае с фольксдойче Эльзас—Лотарингии из—за их менталитета и жесткого контроля французского «Второго бюро», мы вербовали представителей других национальных меньшинств (бретонцев во Франции, украинцев в Польше и т. д.). Главный принцип работы с националами заключался в том, что мы никогда не давали им далеко идущих политических обещаний. Мы только предупреждали их, что они вольны поступать согласно своим политическим убеждениям во время ведения активных действий. Мы заключали с ними соглашения, содержащие взаимные обязательства. Наиболее перспективные лидеры национальных движений, например, полковник Коновалец, вызывались на собеседование в штаб—квартиру Канариса.

При работе с украинцами абвер–2 интересовал вопрос: на чьей стороне выступят эмигрантские организации. Наше особое внимание вызывали следующие группы:

1. Группа Петлюры (так как она находилась на польской службе, то не использовалась в операциях абвера).

2. Группа Скоропадского (также не подходила нам, поскольку сам Скоропадский был в прошлом офицером царской армии и магнатом и имел мало сторонников в Польше).

3. Группа полковника Коновальца (по агентурным сведениям абвер–2, Коновальца поддерживало множество поляков).

По представлению протежировавшего группе Скоропадского МИД Германии мы установили контакт с руководством этой организации. Как и следовало ожидать, наши сомнения в целесообразности сотрудничества только усилились. Кроме этого Скоропадский требовал денег, а максимальный ожидаемый успех никак не компенсировал бы нам возможных затрат.

Поэтому в 1937 г. мы сочли необходимым возобновление контактов с группой Коновальца, установленных абвер–1 еще в 1925 г. Наши эксперты, по—моему, это был доктор Маркерт, однозначно высказались за союз с этой группой. Проверка, проведенная абвер–3 и гестапо, не выявила ничего подозрительного. По распоряжению Канариса оберстлейтенант Грэбе встретился для предварительного обсуждения с эмиссарами организации на квартире австрийского генерала Курмановича (этнического украинца) в Бадене под Веной, а затем провел совещание в Белажио. Было подписано соглашение, в котором были оговорены взаимные обязательства: германская сторона — деньги, украинская сторона — необходимая работа. При заключении соглашения или позже Коновалец встретился с Канарисом.