Шрифт:
— Ха-ха-ха! — проскрипела Рогаза.— Ты ведь должен знать, что все в мире относительно. Впусти Зло в сердце,— мечтательно заговорила она,— почувствуй душой его притягательность и силу, ощути его пьянящий аромат, и тут же Добро станет Злом, потому что противится велениям твоей души! Так что вопрос о Добре и Зле — лишь тема для философского спора.— Она устало прикрыла глаза.
— Верно,— неожиданно для нее согласился Хараг,— именно поэтому Конан и не пойдет за нами.— И, видя удивление на лице старой колдуньи, пояснил: — Он-то не философ, и ему плевать на твои доводы, какими бы убедительными они ни были. Такие, как он, так просто не меняют своих взглядов.
— Я не сказала, что это просто,— зло оборвала его старуха,— но вода камень точит.
Мальчишка! Учить ее вздумал! Ну, ничего, она ему мозги прочистит!
— Верно, но у нас нет столько времени.
Старуха уже успокоилась, но Хараг так и не почувствовал этого, равно как и предшествовавшей вспышки.
— Скоро у нас будет сколько угодно времени,— миролюбиво проскрипела она.
— Лишь через два дня,— уточнил Хараг, словно она и сама не знала этого.— Но до тех пор он единственный, кто способен сделать так, чтобы желанный миг никогда не наступил!
— Ты думаешь, он здесь еще?— удивилась ведьма.— Этот варвар?— уточнила она.— Я была уверена, что он бежал, когда попытка выкрасть Мелию не удалась. Признаюсь, нам повезло тогда, что у надсмотрщиков не оказалось ключей от заговоренных кандалов и зуагиры вывезли лишь пленных девушек.
— Я уверен, что уехали лишь зуагиры,— зловещим шепотом проговорил жрец.— Конан поклялся освободить девушку и никуда не уйдет, пока не сделает этого либо не узнает, что она мертва. Но если это ему удастся…
Она взмахнула костлявой рукой, приказывая ему замолчать, и он покорно откинулся в кресле, давая ей возможность обдумать создавшееся положение. Она сидела, прикрыв веками глаза, и в самом деле неотличимая теперь от высохшей века назад мумии, и Хараг смотрел на нее со странной смесью восторга и отвращения. В мозгу его словно сами собой всплыли картины далекого прошлого. Славного прошлого, которого он не мог видеть. Времен, когда Ахерон только еще вступил в пору своего величия. Какое это было время!
— Да, ты прав, это было славное время,— произнесла старая колдунья, и скрипучий ее голос заставил Харага вздрогнуть,— я тогда была молода и прекрасна, как никто из смертных женщин…— произнесла она, и в голосе ее было столько тоски о былом, что жрец не посмел расхохотаться.
И вдруг он испугался: да как же она сумела?..
— Ты удивлен, я вижу?— Она усмехнулась.— Поверь, не стоит.— Она вновь задумалась, но странные видения уже не смущали ум жреца.— Так, значит, ты считаешь, что Конан все еще здесь, в Сура-Зуде?
— Да, повелительница,— смиренно потупился он, но тут же продолжил: — И я не понимаю, что смущает тебя, ведь срок, что испросила Сурия, истек еще в полдень.
— Да, это так,— задумчиво согласилась колдунья, и если бы я была уверена, что он еще здесь…
— Однако, ты вняла моему совету,— напомнил жрец,— и укрыла святыню за стенами Черного Замка. Почему?
— Потому что боги помогают лишь тем, кто уповает не только на них, но и сам способен позаботиться о себе! — наставительным тоном произнесла она.
— Ты права,— поспешил согласиться он,— это был неумный вопрос.
— Хорошо, что ты умеешь признавать свои ошибки,— одобрительно кивнула старуха.
В это мгновение в дверь постучали.
— Входи, кто бы ты ни был! — пронзительно взвизгнула ведьма.
Стражник вошел и тут же замер в поклоне.
— Прошу прощения, повелительница, но господин велел мне наблюдать за парапетом, и как раз сейчас там появились четверо.
— На закате! — воскликнул Хараг.— Я так и думал! Отвори окно!
«Значит, я не ошиблась,— подумала ведьма,— То была не случайность — я действительно почуяла его!» Однако вслух она ничего не сказала, краем глаза наблюдая, как легким шагом стражник пересек комнату и отворил высокое, узкое окно, украшенное затейливым витражом. Сухой, теплый воздух ворвался внутрь, и жрец встал:
— Ты можешь идти!
Он жестом отпустил своего слугу, и тот, пятясь, вышел вон. Не подходя к окну, Хараг выглянул наружу и, довольный, обернулся к колдунье.
— Можешь убедиться, повелительница.