Царь Петр встретил на прогулке по Неве голландца и спросил его:

— Не лучше ли сюда приходить поближе, чем в дальний Архангельск?

— Нет, не лучше.

— Как так?

— Да в Архангельске про нас всегда готовы были оладьи, а здесь их что-то не видать.

— Если так, — сказал царь, — то этому горю пособить можно. Приходи завтра со всеми земляками своими ко мне во дворец, в гости, я вас попотчую этими оладьями.

Архангельск привел нас на край России. Можно бы дойти в Сибирь и наткнуться там на новое сибирское мучнистое кушанье с мясом или рыбой — на пельмени, то есть крупитчатые пирожки вроде вареников. Без них в тех местах никто не пускается в дальнюю дорогу; напекают их мешками, замораживают и, когда надо есть, разваривают в кипятке: разом и суп, и пирожки с мясом. Пельменями всякий сибиряк считает обязанностью заговляться на каждый пост. Можно думать, что без теплой избы, да уменья строить обыденки (в один день) — бревенчатые избы, да без запасных пельменей мы бы и Сибири не завоевали. Но о хлебном довольно; довольно, чтобы видеть, насколько этот вид пищи важен для русского человека, то есть не менее как мясо для англичан, салат и другая огородная зелень — для француза, фрукты (как пища) — для жителей жарких стран. За местами же, куда ходит русский человек на промысел, не угоняешься. Трудно перечислить те способы, которыми он промышляет себе хлеб, изнашивает свои силы, старится, теряет зубы, чтобы засесть на печи в деревне и приняться за кисель, легкое стариковское кушанье, на которое и зубов не требуется. Обо всем этом скажу дальше.

С изломанною натруженною грудью, с изношенным по чужим людям здоровьем русский человек лесных малохлебородных губерний идет, если только удастся, умирать в родную сторону, в отцовскую деревню. Здесь желает он и кости сложить, потому что здесь привелось ему впервые увидеть свет божий. Запасается он свежим и новым холстом, бабы шьют из холста этого саван, и когда умрет этот честный труженик, завернут его в этот саван, положат в гроб, сколоченный из сосновых досок, свезут на погост и опустят в сырую землю, которую он считал и называл своей кормилицей. На могиле помянут его кутьей и последним хлебенным в его честь и память — блинами. Блинами же будут поминать его честное имя и потом ежегодно в родительские поминальные дни. В первый день пасхи после заутрени придут похристосоваться и зароют яичко в могилу самые близкие родные: жена и дети. Впрочем, для них дорога могила и не в указанные и урочные дни.

Придет, хоронясь ото всех, на могилу жена и так будет плакать по мужу надрывным и жалобным голосом:

Придут на могилку дети (особенно дочери) и запоют в память родителя свои печальные плачки.

Кто бывал на сельских кладбищах и прислушивался к тону этих песен-плачек, тот мог в напеве их прослышать всю горечь разлуки и всю тяжесть потери столь дорогого семье человека: лучше уйти скорее прочь, чтобы не слышать их вовсе! Плакать и поминать будут покойника до тех пор, пока не затрут его памяти и места погребения другие позднейшие покойники, такие же, как он, пахотники и лапотники — черносошные и чернорабочие русские люди

В давние времена глубокой старины, за десять-двенадцать столетий до нашего времени, вся Русская земля была сплошь покрыта густыми непролазными лесами. Кочевые народы, выходившие из азиатских степей, устрашились их и прошли мимо. В лесах остались лишь сбитые с пути, обессилевшие от дальней дороги и заблудившиеся. Некоторым удалось попасть в лесах на реки, на озера и здесь приостановиться на время и начать жалкую бродячую жизнь. С лесом они не могли сладить — лес их победят. Голод выучил стрелять из луков деревянными стрелами и добывать птицу для пищи, пушных зверей на одежду, — и почти только. В лесу, посреди огромных деревьев, двум человекам в обхват, они не выучились даже строить жилищ из бревен. И в наши времена потомки их делают свои переносные жилища из жердочек; живут для того, чтобы есть, и едят только то, что уродит лес: птицу и зверей, грибы и ягоды. Лесные неурожаи приносили этим народам повальную смерть: не умели они предусмотреть беду, потрудиться и поработать, чтобы устранить нужду. Человек жил в этом лесу совершенно так же, как дикие звери, рыскающие там для своего пропитания. Когда наши предки славяне пришли сюда с Дуная, народы, обжившиеся в лесу и покоренные пришельцами, могли заплатить им дань только березовыми вениками: по крайней мере можно было париться в бане, если нельзя было разбогатеть и увеличить казну. Когда установился обмен, завелась кое-какая торговля, у лесовиков нашлись только воск и мед да звериные шкуры: по деревьям прыгали белки и соболи, между деревьями рыскали волки, лисицы, шатался медведь. Между лесами были леса липовые, в древесных дуплах их жили пчелы и копили для себя и этот мед, и этот воск. Леса стояли непочатыми и действительно страшными. При дневном солнечном свете они страшили столько же, как пугает теперь городских детей в ночном сумраке и маленькая роща, нарочно расчищенная для их же игр и летнего гулянья. И в самом деле. Вот перед нами лес, деревья которого покрываются иглами, так называемой хвоей: лес хвойный, или красный. Высокие стройные стволы сосен и елей густо обросли смолистыми иглами, которые очень редко, не каждый год, падают на землю. И, падая на нее, они упорно не поддаются гниению, глушат таким образом почву, мешают росту других земных произрастений, но старательно и бережно сохраняют в земле влагу. Хвоя мешает ей испаряться на солнце; в таких лесах родятся болота, берут начало реки. При этом как одно дерево, так и другое похожи друг на друга, как капли воды. Они соединились для взаимной защиты от гроз, ненастья и от палящих солнечных лучей, но соединились и выросли так плотно и так однообразно, что нет никаких отмет, никаких признаков или примет. В таких лесах трудно высмотреть непохожие друг на друга места, чтобы распознавать их за примету и не ошибаться, тут легко заблудиться и погибнуть с голоду. Вот почему до сих пор темные, суеверные русские люди населяют леса небывалыми лешими — злыми духами, которые любят шутить над людьми. В лесу они вровень с величайшими деревьями, на травяных полянах в рост с травою, все мохнатые, с хвостом и рогами. Живут они в лесу, чтобы проигрывать зайцев в карты и перегоняют их из трущобы в трущобу. Навстречу людям выходят они за тем, чтобы шутить зло, — обойти человека. Из заколдованного круга, намеченного лешим, по поверью крестьян, мудрено выйти; заблудившийся в лесу говорит, что его обошел леший, который с радости хлопает в ладоши, страшно хохочет и поет голосом без слов. Хвойные леса долго пугали наших предков, особенно в те времена, когда люди пребывали в язычестве: Ходить в лесу, видеть смерть на носу. В хвойных лесах первые люди на лучший случай делались охотниками, звероловами; самые смелые из них не дерзали бросать хлебных зерен в такую заглохшую, слежавшуюся и заплесневелую землю. Вот и лиственный лес, деревья которого покрыты не иглами, а листьями, — лес, называемый черным или чернолесьем. Широкая и густая листва дубов, кленов, осин, лип и берез противится солнечным лучам, и в таких лесах лежит густая черная тень. Почва, осененная кудрявыми вершинами, сохраняет сырость, необходимую для питания молодых растений, которых нежные корешки не могут доставать пищу глубоко из земли подобно глубоким и крепким корням берез и дубов. Листва их, ежегодно осыпаясь на землю, гниет на ней и приготовляет год за годом такую почву, на которой охотно растут мелкие кусты, высокие растения и густые травы. Черный лес от таких соседей так перепутан, так густо зарос, что становится решительно непролазным. Как в красном хвойном лесу легко заблудиться, так в лиственном, или черном, не проставишь ноги: счастливец, которому это удастся сделать, попадет все-таки на сырую трясину, которая ноги его и сдержать не в силах. И в лиственных лесах дикие народы не сумели найтись и еще больше задичали. Нашим предкам славянам, которые пришли после, эти леса попались на пути первыми, но не показались страшными. Славяне пришли с Дуная земледельцами, с пахотными орудиями, с зерновым хлебом, с уменьем и крепким разумом, с твердой волей, терпеньем и любовью к труду. Они не могли питаться падалью или есть невкусную белку; они во что бы то ни стало должны сеять хлеб, чтобы добыть любимую и привычную мучную пищу. Без нее они могли бы погибнуть голодной смертью, без земледелия они не знали бы, что делать, а сидеть сложа руки в ожидании голодной смерти не приводилось. Не обходили они лиственных лесов, и леса эти их приютили и сослужили умелым людям великую по достоинству их службу. Служили черные леса белым племенам славянских людей службу таким образом.

Известно, что чем обширнее леса, тем сырее климат. Сыры леса оттого, что деревья дают почве возможность покрываться мохом, который еще дольше задерживает сырость и воду. Вода постоянно испаряется, постоянные испарения охлаждают воздух. Над холодными лесами пары сгущаются в облака, из которых падают дожди. Опрокидывая на себя громадные тучи дождем, леса таким образом получают для себя новый избыток воды. От излишков воды в лесной почве родятся ключи, из ключей образуются ручьи, из ручьев делаются речки, речки сливаются в реки, и такие большие и многоводные, как Волга, Днепр, Дон. Вот и природные широкие и легкие дороги в самую глубь и глушь лесов, туда, где они всего более непролазны и часты. Стоит срубить несколько сухих бревен в том же лесу, связать их вместе гибкими кореньями тех же деревьев — готов плот, самое дешевое и простое средство водной переправы. Можно и самому поместиться, и поставить домашний скот, а пожалуй, даже и целую избу — жилище. Понятно теперь, почему за такую крупную службу древние народы, находившиеся во младенчестве, источники рек считали священными местами, берегли над ними тень, под страхом смертной казни воспрещали рубить деревья, называли эти рощи заповедными, населяли их богами-покровителями. Понятно, почему и большие реки, служившие дешевыми и легкими дорогами, называли они и считали своими богами. Предки наши славяне назвали прямо Богом, или Бугом, две больших реки, которые первыми попались им на пути переселения с Дуная на ту землю, которая зовется теперь Русскою землею. Именами богов Горыныча и Стыря назвали они третью и четвертую реки по пути (Горынь и Стырь, впадающие в Припять) и именем верховного служителя языческих божеств, именем Волхва, назвали реку Волхов, на которой стоит самый древний русский город — Новгород.

Реки, вводя наших предков в самую глубь дремучих лесов, приводили и на такие места, где лес уступал: расстилалась равнина. Ветры сотнями лет наносили на эти места ежегодно кучи листвы; горы и возвышенности их сдерживали, чтобы дожди не смывали и те же ветры не растаскивали. Листва спокойно гнила здесь и, сгнивая, скоплялась грудами и целыми пластами. Из пластов перегноя образовалась та земля, сочная и плодородная, которая называется черноземом и которую так любят все хлебные растения. Имея при себе плуг, славяне на новых землях могли пускать его в дело.

Прочищать те места, которые называются новью, новыми или залежью, — дело очень трудное, потому что чернозем слеживается в плотный камень, сквозь который мудрено пробиваться нежным корням хлебных растений. Две пары волов несут на своих выносливых плечах тяжелый плуг, до боли в спине и плечах направляемый человеческими руками. Нарезанная плугом земля все-таки еще под посев не годится, если пройдена железным ножом плуга только вдоль. Поднятую заставляют трескаться и сохнуть на солнце, и тогда в другой раз проходят по залежи плугом поперек, а пожалуй, и в третий раз вкось, крест-накрест. Только тогда она будет похожа на первое поле, но требует новых костоломных работ. Один лишь терпеливый сильный вол впятером с товарищами способен вести путь и выручать хозяина, лошади тут не годятся и ничего не смогут сделать.