— Забудь о Шлеме, Магистр,— быстро сказал Ай-Берек. Другая мысль молнией сверкнула в его мозгу.— Я знаю, как найти Конана. Мне известны оттенки его ауры, к тому же аура эта столь сильная и яркая, что вычислить его нахождение, думаю, будет не так трудно. Найти Конана — вот что сейчас главное. Если он еще в городе… Сколько Древних должно прибыть сюда в полночь?

— Около десяти тысяч.

Ай-Берек издал бессильный стон. Десять тысяч — таковым была численность всего населения Вагарана. А боеспособных людей — от силы десятая часть. А ведь еще и Армия Черных Сил готовится к вторжению…

— Так поторопимся же, Орландар, Магистр Ордена Последнего Дня. До полуночи осталось совсем немного. Молю тебя, оставь на время своих Древних. Понятия не имею, насколько они мудры и справедливы, но… Впрочем, ладно. Сейчас нам нужен только Конан. Я только что разгадал последние слова предсказания: «А лишь тот, кто выжил, сноровит дважды убить мертвого и смежить Врата». Понимаешь? — Последнюю фразу он произнес уже на бегу к воротам.

Орландар поспешал за ним.

— Ты думаешь… Ты думаешь, речь идет об этом гладиаторе, о Конане? Он сможет закрыть Врата? Но каким образом?

— Понятия не имею. Но, несомненно, это он. И только он.

— «Дважды убить мертвого»…— Магистр замер, потрясенный внезапной догадкой.— Скажи мне, колдун, куда унесли труп того, другого гладиатора?

— До завтрашнего утра — в городскую покойницкую. В полдень его собираются с почестями похо…— Маг тоже остановился.— Ты хочешь сказать, что…

— Все может быть. В наше время и мертвые, бывает, восстают из могил. Значит, нам тем более необходимо отыскать Конана. Если, как ты говоришь, он еще не покинул город.

— Тогда вперед, Орландар.

— Вперед, Ай-Берек.

И они припустили к воротам, ведущим на улицы спящего города.

Ш ах Джумаль запретил кому бы то ни было следовать за ним. От забора, окружающего покойницкую, от калитки, через которую он прошел до неказистого одноэтажного строения, имеющего откровенно запущенный вид, насчитывалось пятьдесят шагов. Неведомо зачем шах принялся считать шаги. «Пятьдесят. Столько же, сколько мне лет»,— подумал он, ступив с дорожки на крыльцо мертвецкой. Поднявшаяся толкнуть дверь рука замерла в воздухе. Джумаль оглянулся. В ночной мгле не разобрать было ни калитки, ни забора, ни, тем паче, дожидающихся своего повелителя телохранителей.

«Зачем мне это? Что позади, то позади»,— искоркой промелькнуло в его сознании… Но искорка тут же угасла.

Вновь всколыхнулось желание во что бы то ни стало увидеть в последний раз сына, оживило занесенную для толчка руку.

Дверь отворилась, Джумаль шагнул внутрь. И поежился. Холод обволок его. Глаза словно подернулись инеем, размывая видимость. Шах поднес ладони к лицу, принялся растирать глазные яблоки, опустив веки. И, почувствовав, что он отогнал пелену, открыл глаза.

Две плошки в противоположных углах небольшой комнаты скупо освещали небогатое убранство последнего приюта. У входа в ледник стоял дощатый стол, рядом — единственный в помещении стул. На котором сидел Амин.

— Я ждал тебя, отец,— сказал сын бесцветным, холодным, как и воздух мертвецкой, голосом, но этот голос окатил шаха волной неземного жара.— Я звал тебя.

— Ты знаешь, что я твой отец? — вырвался у Джумаля вопрос. Увидев Амина, шах не испугался и даже не удивился. Наоборот, он сразу осознал, что так и должно быть, никак иначе, за тем он и шел через ночь сюда, на окраину чужого города.

Конечно, как он сразу не догадался, что его сын, наполовину человек, наполовину страшно подумать кто, может так просто погибнуть, от руки какого-то там смертного?

— Я много узнал.— Очи Амина полыхнули оранжевым пламенем, посередине которого горел ярким красным угольком зрачок.— Мои новые хозяева много рассказали мне… на многое открыли глаза. Ты предал меня.

— Нет! — Шах вскинул руки. Вылетели, упали на пол и раскатились бусинками по полу четки.— Никогда!

— Никогда и никто не должен был узнать, что я твой сын,— замогильным эхом прокатилось по мертвецкой.— А из-за тебя я теперь попал в услужение к другим владыкам, другим правителям.

Амин встал со стула.

— Мы могли быть вместе, отец.

На шаха надвигался его сын, на шее которого пульсировали проступившие толстые жилы. Поступь Амина была грозной, но после каждого шага он неуверенно покачивался. Джумалю показалось, что пальцы безвольно свисающих рук Амина удлинились… Да и все тело мертвого сына претерпело ужасающие изменения. Амин дышал тяжело, и при каждом выдохе в ноздри шаху ударял смрад.

— Ты мог бы стать моим слугой, отец.

Голос и оранжевое сияние глаз Амина гипнотизировали шаха. Ему не хотелось ни думать, ни двигаться, ни возражать. Происходящее замораживало его, как покойника в леднике. Даже сердце Джумаля стало биться реже. Застывали желания, замирали чувства, в лед превращалась память.