— Я постелю тебе на полу, киммериец.— Девушка поднялась с лавки и принялась хлопотать, расстилая на досках пола набитый сеном тюфяк и лоскутное одеяло.— Но не обессудь, если и этой ночью тебе не удастся выспаться…

Последнее, о чем успел подумать киммериец, вытянувшись во всю длину и с удовольствием вдыхая терпкий запах прошлогоднего сена, прежде чем погрузиться в сон, это то, что девушка (как оказалось, ее звали Анита, и было ей всего шестнадцать зим от роду) явно боится приставаний чужеземного гостя. Это было видно хотя бы из того, что спать она улеглась между сестренкой и братом, крепко прижимая их к себе с обеих сторон. Чудачка!.. Конечно, она миленькая и нравится ему, но Конан ведь не насильник… к тому же он не соврал, сказав, что больше всего на свете ему хочется спать… спать… Но хорошенько выспаться — как и обещала туманно девушка — ему не удалось.

Конан проснулся от странных звуков, доносившихся снаружи дома. Судя по тяжести в голове и слипавшимся глазам, была глубокая ночь. На столе теплилась свеча. Анита, крепко обняв сестренку и брата, сидела, забившись в самый дальний угол лежанки. В остановившихся, широко распахнутых глазах ее был ужас. Все трое были белы, как известь. Малышка от страха не могла даже плакать и лишь тоненько поскуливала.

Звуки, разбудившие Конана, доносились со двора сквозь щели в ставнях. Больше всего они напоминали волчий вой в полнолуние, но вой очень мелодичный, меняющий тембр от высокого, как птичий посвист, до низкого, словно утробное рокотание сытого тигра. Звуки все время менялись, то приближаясь, то отдаляясь, обволакивали и были до того отвратительны, несмотря на всю мелодичность, что, казалось, вытягивали из груди душу… Было совершенно ясно, что ни одно животное издавать их не может. Как, впрочем, и человек.

— Это и есть ваша наньяка? — спросил Конан.

Анита кивнула. В промежутке между двумя заоконными подвываниями стало слышно, как постукивают ее зубы.

— Кто бы она ни была, эта тварь, сейчас она пожалеет, что не дала мне выспаться! — пообещал киммериец, быстро натягивая одежду и вытаскивая из ножен меч.

Он рывком распахнул двери в сени. Конь его, весь в мыле, бился и хрипел у своей привязи. Судороги дрожи пробегали по его бокам и крупу. Желая успокоить его, Конан потрепал жеребца по шее, но вызвал лишь новый спазм судорог, да полузадушенное ржанье.

— Что ты собираешься делать, киммериец?! — заплетающимся от страха языком спросила Анита, вышедшая из комнаты за ним следом.

— Собираюсь попросить ее орать чуть потише,— ответил он, вытирая с ладони конскую пену и берясь за засов.

— Не смей!..— Девушка повисла на его руке, сразу обретя и голос, и силу.— Не смей открывать двери! Ты погубишь нас всех! Если наньяка ворвется в дом — мы все погибнем!..

— Да не буду я никого пускать в дом! — попытался Конан ее успокоить.— Я поговорю с этой тварью во дворе. Если ты так боишься, можешь снова задвинуть засов, лишь только я выйду!

Но девушка не слушала его и продолжала оттаскивать от дверей. От страха она совсем обезумела.

— Нет! Нет! Нет! Только не открывай двери!..

Конану почудилось, что отвратительный вой во дворе притих. Казалось, загадочная ночная тварь, затаив дыхание, прислушивается к их спору.

— Ну ладно,— смирился он.— Я не буду открывать дверь. Но с одним условием. Ты сейчас же расскажешь мне все, что знаешь об этом воющем отродье. Кто она есть, эта самая наньяка?.. Почему она совершает набеги на вашу деревню? И неужели у вас совсем не осталось мужчин, которые могли бы прищемить ей хвост?!

Они вернулись в комнату. Девушка дрожала и задыхалась, и киммерийцу пришлось напоить ее водой из кувшина, прежде чем она обрела способность говорить спокойно.

Он усадил ее на лавку и обнял за плечи.

— Хорошо, я расскажу тебе, киммериец,— заговорила Анита. Она оглянулась на братишку с сестренкой, по-прежнему замерших, скорчившись, на лежанке, и через силу улыбнулась им.— Если ты обещаешь мне не подходить к дверям, я расскажу все, что знаю. Правда, знаю я не слишком много. Тебе лучше было бы поговорить со стариком или старухой, прожившими долгую жизнь… Наньяка — не зверь и не человек.

— Об этом я догадался,— перебил ее Конан.— Ни у человека, ни у зверя не бывает такой глотки.

— Отчего же ты тогда не догадался, что ее невозможно убить? — спросила она с горьким вызовом.— Отчего рвался выскочить во двор с жалким своим мечом?!

— Положим, мой меч не жалкий,— возразил задетый за живое киммериец.— Если б ты знала, сколько врагов на его счету — и не только людей, между прочим, но и кое-кого похуже! — ты остереглась бы произносить эти слова!

Воющая тварь, притихшая было во время их пререканий в сенях у засова, возобновила свои леденящие душу песнопения. Анита замолчала, не в силах справиться с перестуком зубов. Даже тяжелая и теплая рука киммерийца на ее плечах не успокаивала ее. Конан вздохнул.

— Или рассказывай побыстрее, или я открываю дверь, чтобы разобраться с ней самому! — рявкнул он.— У меня уже живот заболел от твоей дрожи!..

— Хорошо,— кивнула она и заговорила очень быстро.— Не сердись за мои слова о твоем мече. Я верю, что ты очень храбр и очень силен, чужеземец с севера! Но наньяку убить нельзя. У нее нет тела, в которое можно было бы вонзить меч, или копье, или топор. У нее нет крови, которую можно было бы из нее выпустить. Те, кто видел ее сзади, говорят, что она похожа на столб тумана. Те, кто видели ее спереди… их нет больше! Она убивает взглядом. Вернее, некоторые так говорят: убивает взглядом, испуская из своих зрачков смертельно ядовитые лучи. Другие считают, что лицо ее так страшно, что невозможно его вынести, и сердце само разрывается. Точно никто не знает. Разве что какой-нибудь очень старый и мудрый старик…