Шрифт:
Мне показалось, что он колеблется.
— Мы поговорим об этом завтра.
— Пусть они уволят меня, — сказала я быстро. — Я уеду в Париж. Я могу остаться там, конечно ненадолго. Может быть, тогда мы сможем...
Положив руки мне на плечи, Рауль повернул меня к себе.
— Дорогая, — прервал он меня, — если я сегодня не скажу Элоизе, лучше будет, если мы сейчас расстанемся. Не волнуйся, все будет хорошо. Я ничего не скажу, пока мы не поговорим с тобой подробно. — Наклонившись, он поцеловал меня; это был жаркий поцелуй. — Спокойной ночи, малышка, спи спокойно...
Дверь за ним закрылась. Я слышала его быстрые шаги по коридору, словно он очень спешил догнать Элоизу.
ГЛАВА 13
Ночью я сказала «да»,
Утром говорю вам «нет»,
То, что видишь при свечах,
Днем меняет часто цвет.
Элизабет Барретт Браунинг. Женский нрав.
На следующее утро Бернар, слуга Леона де Вальми, принес мне записку в детскую во время завтрака.
Она выглядела так, будто человек, написавший ее, страшно спешил. В ней говорилось:
«Моя дорогая.
Я не могу остаться здесь, как надеялся. Я узнал, что должен срочно вернуться в Париж — проклятое «должен». Прости меня и старайся ни о чем не беспокоиться. Обязательно вернусь в четверг утром, и мы тогда все решим.
Элоиза мне ничего не сказала, а я (как и обещал тебе) тоже ничего ей не сообщил. Не думаю, что тебе следует очень уж беспокоиться относительно этого, малышка: если они хотели бы что-то сказать, они, без сомнения, поговорили бы со мной, а не с тобой. До четверга делай вид — если сможешь и если осмелишься, — что ничего не случилось. Как бы то ни было, сомневаюсь, что тебе придется часто встречаться с Элоизой. Она переоценила свои силы и, думаю, проведет эти дни в постели.
Твой Р.»
В качестве первого любовного послания записка не заключала в себе ничего такого, из-за чего у меня могли бы так дрожать руки, когда я сложила ее и посмотрела на стоящего передо мной Бернара. Он наблюдал за мной; лицо его застыло в обычном хмуром выражении, но черные глаза были хитрыми и злобными. Мне показалось, что в них появился какой-то странный блеск, будто он что-то обдумывал. Очень похоже на Рауля поручить отнести эту записку человеку, который был на побегушках у Леона де Вальми целых двадцать лет!
— Мсье Рауль отдал это вам собственной рукой? — холодно спросила я.
— Да, мадемуазель.
— Он уже уехал?
— О да, мадемуазель. Он спешил, чтобы застать первый самолет на Париж.
— Понимаю. Благодарю вас. А как сегодня здоровье миссис Седдон, Бернар?
— Лучше, мадемуазель, но доктор сказал, что ей следует полежать еще денек-другой.
— Ну ладно, надеюсь, что скоро она опять будет здорова, — заметила я. — Будьте любезны, скажите мне, кто-нибудь сообщил ей, что я о ней справлялась?
— Да, мадемуазель.
— Бернар, — вмешался Филипп, ставя на стол чашку, — у вас сегодня бал, правда?
— Да, мсье.
— Внизу, в селении?
— Да, мсье.
— У вас там будет и праздничный ужин?
— Да, мсье.
— А что у вас бывает на ужин?
Темное лицо Бернара, будто вырезанное из дерева, оставалось неподвижным; глаза, недружелюбные и злые, хмурились.
— Не могу сказать, мсье.
— Хорошо, Бернар. Благодарю вас.
Когда он ушел, я еще раз спросила себя, что нашла в этом человеке хорошенькая и добродушная Берта.
День был очень неприятный и долгий.
Я чувствовала себя осиротевшей. Рауль уехал. Флоримон оставил замок Вальми сразу после завтрака. Миссис Седдон, как и предсказывал Бернар, осталась у себя в комнате, а Берта весь день выполняла свои обязанности с отчужденным и пристыженным выражением, которое — если только это возможно — напоминало застывшую мрачную маску Бернара.
Нечего удивляться, что, когда мы с Филиппом отправились на нашу обычную дневную прогулку и мимо нас с ревом промчался джип с несколькими пассажирами и Уильямом Блейком за рулем, я ответила на его веселое приветствие с таким жаром, что Филипп с удивлением посмотрел на меня и заметил:
— Этот вот — ваш большой друг, верно?
— Он англичанин, — просто ответила я, потом улыбнулась своим словам: — Филипп, ты знаешь, что такое ирония судьбы?
— Нет, а что?
Я с сомнением посмотрела на него, но попыталась дать определение:
— Ирония судьбы... думаю, это когда судьба или рок, le destin, или что-то непонятное, преследующее тебя, использует твои слова и поступки против тебя в самое неподходящее время. Нет, я неправильно объясняю. Оставим это, зайчик, я сегодня не в форме.