Мне не хотелось долго размышлять — лучше просто дрожать от страха. Я не представляла, как де Вальми думают осуществить свой план, но в моем тогдашнем состоянии казалось — все возможно в этой темной хижине, в глухом лесу на вершине горы. Я стояла на коленях и заставляла себя считать. Наверное, это были худшие двадцать секунд в моей жизни. Овладевший мной ужас создавал в мозгу фантастические образы... мне казалось, что Князь Тьмы наблюдает за нами из ярко освещенного окна, находящегося по крайней мере на расстоянии мили, нащупывает нас, сидя в своем кресле, с помощью какого-то страшного радара, который следил за нами, когда мы пробирались через лес... Я отогнала эту безумную мысль, но образ стоял перед глазами: Леон де Вальми, превратившийся в бесформенную гигантскую тень, тянулся к нам и доставал нас, где бы мы ни находились. Почему я вообразила, что не боюсь его? Перед ним мог устоять только один человек...

Слезы текли у меня по щекам. Я нагнулась к Филиппу, чтобы разбудить его.

Он проснулся сразу же:

— Мадемуазель? Уже утро?

— Да. Просыпайся, цыпленок. Надо идти.

— Ладно. Вы плакали, мадемуазель?

— О господи, нет! Почему ты так думаешь?

— Что-то упало на меня. Мокрое.

— Это роса, малыш. Крыша протекает. А теперь вставай.

Он быстро вскочил, и очень скоро мы были внизу. Филипп зашнуровывал ботинки, в то время как я совершала налет на запасы Уильяма Блейка.

— Печенье, — весело сказала я, и масло, и... да, коробка сардин. А я принесла бисквит и шоколадки. Мы с тобой богачи! Ну и запасы у этого человека!

Филипп улыбнулся. Сегодня утром он казался свежее, хотя в сером свете, просачивающемся сквозь ставни, лицо его выглядело все еще бледным. Бог знает, как выглядела я. Мне казалось, что я превратилась в зомби.

— Можно затопить печку, мадемуазель?

— Боюсь, что нет. Нам лучше не ждать здесь мсье Блейка. Слишком много народу в лесу. Лучше пойдем.

— Куда? В Субиру? Он там?

— Да, но мы не пойдем в Субиру. Думаю, мы направимся прямо в Тонон.

— Сейчас?

— Да.

— Без завтрака?

Он был явно расстроен, и я тоже. В шкафу стояла банка кофе, и печка была еще горячая. Я бы многое отдала за чашку кофе. Многое, но не жизнь.

— Когда взойдет солнце, — сказала я, — мы найдем где-нибудь подходящее место и там позавтракаем. Вот, положи себе это в карман. — Я быстро огляделась. — Ну ладно, пойдем. Сначала убедимся в том, что поблизости никого нет, хорошо? Подойди к этому окну... только осторожно.

Мы как можно осторожнее разведали окрестности, выглядывая из окон. Но среди деревьев мог спрятаться кто угодно, наблюдая за нами и ожидая удобного момента. Если Бернар отвез Жюля в Субиру, он еще не мог возвратиться, но я все же со страхом вглядывалась в темные ряды деревьев. Все тихо. Надо рискнуть.

Хуже всего был тот момент, когда мы выходили из хижины. Положив руку на задвижку, я посмотрела на Филиппа:

— Помнишь просеку, по которой мы поднялись сюда? Она совсем близко, за первым рядом деревьев. Мы должны идти так, чтобы нас не было видно из Вальми, — сбоку, в тени, и держаться этой стороны, пока не перевалим через вершину. Это недалеко. Понял?

Он кивнул.

— Когда я открою дверь, сразу же выходи. Не жди меня. Не оглядывайся. Поверни налево, вот сюда, вверх, и беги как можно быстрее. Ни за что не останавливайся.

— А вы?

— Я побегу за тобой. Но если что-нибудь... случится, не жди меня, беги вверх, к вершине, потом вниз по склону, постучись в ближайший дом и попроси отвести тебя в полицейский участок в Тононе. Расскажи, кто ты такой и что произошло. Хорошо?

Глаза его лихорадочно блестели и казались еще больше. Он молча кивнул.

Повинуясь внезапному импульсу, я наклонилась и поцеловала его.

— Ну а теперь, бурундучок, — сказала я, открывая дверь, — беги что есть силы!

Не было никаких неожиданностей, без всяких помех мы выскользнули из хижины и добежали до гребня горы. Бежали мы очень быстро, но наделали много шуму. Остановившись, чтобы передохнуть, мы огляделись и пошли дальше по склону все еще быстро, но гораздо осторожнее.

Остановившись у края просеки, мы притаились за ореховым кустом и оглядели склон. Просека шла по-прежнему прямо и была совершенно пуста. На дальнем ее краю густые деревья обещали надежную защиту.

Мы перебежали просеку. Лесные голуби с шумом взлетали с верхушек сосен. Мы зашли в молодые заросли лиственниц и елей, еще не прореженных, и нам приходилось руками отбрасывать ветки, чтобы они не попали в глаза.

Лес еще хранил влажную прохладу раннего утра, и с ветвей брызгала роса. Скоро мы совсем промокли, но упрямо пробирались по длинному северному склону, который, как я надеялась, в конце концов приведет нас к шоссе или проселочной дороге, ведущей в Тонон.

Пещеру нашел Филипп. Я шла перед ним, придерживая упругие ветки, чтобы ему легче было пройти. Вдруг, пробившись сквозь влажную стену елей, я оказалась у края гладкой скалы. Это был небольшой утес, поднимавшийся над молодыми деревьями, словно нос корабля. Лес расступался перед ним, словно речные воды, и тек по обе его стороны, давая дорогу каменному выступу, заросшему зеленым мхом и глядевшему прямо в небо. Слышалось журчание лесного родника.