Поскольку тысячи рабочих были освобождены от военной службы, они усматривали в словах Тревеса глубокий смысл.

В конце октября 1917 года Муссолини почувствовал себя совсем плохо и был вынужден принимать морфий. Рашель молча плакала, занимаясь по хозяйству. Под Капоретто, в центре долины Изонцо, 2-я итальянская армия не выдержала удара австро-немецких войск и отошла более ста километров в глубь страны под ледяным проливным дождем почти без единого выстрела. Эта трагедия обошлась Италии в двести пятьдесят тысяч пленных, миллион винтовок и потерю зимнего обмундирования стоимостью шесть миллиардов лир.

Анархист по характеру, Муссолини стал барабанщиком короля и страстным патриотом страны, начав кампанию под лозунгом «Стоять до конца!» и призывая правительство принять жесткие меры к пораженцам, ввести военное положение в Северной Италии и закрыть все социалистические газеты. Своим фронтовым товарищам он писал ностальгические письма, подписывая их «Ваш старый берзаглиерец, почти распластанный пополам». Впоследствии более четырехсот из них заявляли, будто бы выносили его на руках с поля боя.

Годом позже, 30 октября 1918 года, когда итальянские армии под командованием генерала Армандо Диаца прорвали австрийскую оборонительную линию неподалеку от городка Витторио-Венето, в восьмидесяти пяти километрах от Венеции, миллионы людей считали, что человеком, внесшим наибольший вклад в поддержание боевой морали за последний год, был Бенито Муссолини.

По секретному соглашению в Лондоне Италии была обещана значительная компенсация за более чем шестьсот тысяч убитых и почти полтора миллиона раненых, снижение военного долга на двенадцать миллиардов лир, передача ей естественных портов на югославском Адриатическом побережье и австрийских территорий с населением, говорящим на итальянском языке, — Тренто и Триеста, а также ряда укреплений в Турции. Но на Версальской мирной конференции двадцать седьмой президент Соединенных Штатов Вудро Вильсон отказался признать это секретное соглашение, которое Америка не подписывала.

Вильсон провел ряд встреч с Джорджем Клемансо и Дэвидом Ллойд Джорджем, на которые итальянский представитель Виктор-Эммануил Орландо не приглашался. А на них как раз рассматривалась претензия Италии на Тренто и Триест. Незадолго до этого Вильсон был объявлен почетным гражданином Рима и получил в подарок золотую модель памятника с изображением волчицы, кормящей Ромула и Рема. Теперь же его портреты стали сжигаться на площадях Италии.

В стране наступил период горького разочарования войной и теми, кто в ней участвовал. На мансарде в редакции «Иль Пополо» Муссолини молча выслушивал телефонные звонки, в которые сообщалось о новых вылазках против «козлов отпущения» — фронтовых солдат. В Болонье прохожие безучастно наблюдали, как хулиганы переломали костыли инвалида войны. В Милане, когда ветеран войны в трамвае пожаловался, что ему отдавили ногу, е него сорвали боевые награды и вытолкали вон из трамвая. А два офицера 71-го пехотного полка в Венеции были избиты неподалеку от своей казармы, затем их запихали в будку часового и вместе с нею затопили в водах канала.

Прошло еще несколько месяцев, и стало совершенно очевидно, что солдатам рассчитывать на места в правительстве не приходилось. Когда в Милане на Центральном железнодорожном вокзале офицер Альпийского полка был обезоружен и избит, да так, что ему сломали руку, военное командование отдало распоряжение, действовавшее во всей стране, что впредь офицеры, находящиеся в отпуске, должны были выходить на улицу только в гражданской одежде, чтобы «избежать раздражения населения».

Вскоре среди 160 000 уволенных из армии офицеров, недовольных создавшимся положением дел, появилась жажда мщения. Число членов партии социалистов, бывших в оппозиции к войне, к этому времени достигло 1 200 000 человек, и премьер-либерал Франческо Нитти, старавшийся их умиротворить, объявил амнистию 150 000 дезертиров.

Но не только офицеры вызывали гнев социалистов, а и священники, да и сама монархия. В Деноре, неподалеку от Феррари, социалисты, воодушевленные успехами русской революции, вторглись в храм, чтобы украсить алтарь красным флагом. После того как на выборах они получили контроль за двумя тысячами муниципалитетов, красный флаг сменил трехцветный в большинстве населенных пунктов, а портреты короля в мэриях были повернуты лицом к стене, как в одной из мелодрам.

Для богатых и представителей среднего класса наступили тяжелые времена. Люди, разозленные и разочарованные бесполезной войной, продолжавшейся сорок один месяц-, рассматривали чуть ли не все подряд под углом классовой политики. В Сиене люди, появлявшиеся на улицах в модных галстуках или державшие в руках книги, встречались, как говорится, в штыки, как и во Флоренции — те, кто носил жесткие шляпы: их могли побить палками или забросать пустыми винными бутылками. Над владельцами автомашин и женщинами, появлявшимися в меховых манто, чернь устраивала чуть ли не линчевание. В Пегли, морском пригороде Генуи, где социалисты имели власть, женщинам во время гуляний запрещалось танцевать, носить драгоценности и шелковые чулки, а в гостиницах свет выключался в 11 часов вечера.

В дождливое воскресное утро 23 марта 1919 года Муссолини сделал свой первый шаг контрнаступательного плана. В небольшом павильоне на базарной площади Сан-Сеполькро в Милане кучка собравшихся встретила аплодисментами организатора новой фашистской партии, названной так по прообразу фашин — пучка веток вяза с топором, связанных вместе красным шнуром, служивших в античном Риме символом власти консулов, решавших вопросы жизни и смерти. Многие из столпившихся вокруг своего лидера были людьми вкусившими власть и понявшими ее сладость — «ардиты» в черных рубашках и свитерах (элитарное подразделение времен Первой мировой войны), в задачу которых входил штурм австрийских укрепленных позиций с кинжалами в зубах и по гранате в каждой руке, живших на широкую ногу и получавших спецпайки, как бы ни тяжело было положение с продовольствием в армии. Держа руки на рукояти кинжалов, они давали клятву: «Мы будем преданно защищать Италию и готовы убивать или быть убитыми».

— Мы победим или умрем, даже если придется копать окопы на площадях и улицах, — сказал Муссолини, обратившись к ним.

Число членов новой партии было более чем скромным. Хотя газета «Иль Пополо» и писала, что на митинге присутствовало сто двадцать человек, манифест был подписан только пятьюдесятью четырьмя. Репортеры просто-напросто приписали к ним еще семь десятков продавцов молока из Ломбардии.

Организация местных отделений партии пошла на удивление быстро. Так, уже в концу месяца они появились вслед за Падуей и Неаполем в Турине, Генуе и Вероне, а к середине апреля — в Павии, Триесте, Парме, Болонье и Перудже. А за два с половиной года 2200 отдельных партийных групп и организаций величали Муссолини своим дуче.