– Это все? – вновь спросила Юля.

Коэн дернул плечом.

– Вроде да.

Чупинина плюхнулась на диван, задрала ноги на спинку и заговорила:

– Верно рассказал. Правда, сейчас Анчаров уже не имеет былой популярности. Раньше он единственный из всех позволял себе в спектакле изобразить, допустим, сцену в метро. Люди спешат по эскалатору, и один пассажир говорит другому:

«Отойдите, я тороплюсь. Те, кто стоят, должны находиться справа».

«Верно, – отзывался второй актер, – справа нет движения, вот слева, там жизнь».

В этом месте зрители начинали аплодировать и шушукаться:

«Ах, как смело! Анчаров намекает на левую оппозицию в советском обществе».

Но сейчас подобные фразы уже никого не восхищают, сменилось поколение, для молодых Константин Львович – посыпанный перхотью пень. Но все равно он классик, борец за демократию и так далее. Правильно?

– Ну? – кивнул Владимир, не понимавший пока, куда клонит Чупинина.

Юля потерла руки.

– А теперь слушай. Анчаров стукач.

Коэн вытаращил глаза:

– Не понял.

– Внештатный сотрудник КГБ, – возбужденно продолжала любовница, – работал под кодовой кличкой «Станиславский». Кагэбэшникам не откажешь в чувстве юмора. Сколько он народу сдал! Я имею убойный материал.

– Ох и ни фига себе, – простонал Владимир.

– Сохранилось все, – ликовала Юля, – доносы, расписки, заявления Анчарова с просьбой предоставить ему за заслуги квартиру, дачу, разрешить приобрести иномарку. Супер, да? Между прочим, правдолюб всем врал, что «мерс» ему подарили в качестве премии французы.

– Ага, – растерянно кивнул Коэн, – Юль, не пиши о нем.

– Почему? – прищурилась любовница. – Взорвется бомба, дерьмо попадет в вентилятор!

– Лучше не надо.

– С ума сошел?

– Понимаешь, Анчаров – символ порядочности, – забормотал Владимир, – некий термометр, которым измеряют интеллигентность. Многие пятидесятилетние люди уверены: мир менялся, рушились режимы, но Анчаров оставался самим собой. Он не дрогнул в советские времена, не встал на колени в перестройку, не удрал на Запад, не купился за кусок колбасы, выстоял в революцию. Константин Львович – человек, на которого следует равняться. Ты сейчас разрушишь идеал, а людей нельзя лишать иллюзий, пожалей читателей. Одно дело писать, как некая певичка затевает фальшивый развод с мужем, чтобы привлечь к себе внимание прессы, другое – сталкивать с пьедестала кумира. С таким же успехом можно сообщить, что стихи за Пушкина кропал камердинер. Представляешь волну народного гнева и разочарования?

– Ой, сейчас заплачу, – фыркнула Чупинина, – имей я доказательства о «неграх» Пушкина, мигом бы забацала матерьяльчик. А таких, как Анчаров, надо сбрасывать с вершин! Ишь, борец за правду! Орал о своем неприятии советской власти, давал убежище на даче диссидентам, а потом таскал магнитофонные записи бесед с ними в КГБ!

«Сама ты хороша, – чуть было не ляпнул Коэн, – разве ты имеешь право осуждать Анчарова?»

По счастью, Владимир поймал фразу на кончике языка. Юлечка не заметила странного выражения на лице любовника и азартно выкрикнула:

– Это еще не все!

– Что еще? – поразился Коэн.

– Чудовищная вещь!

– Хуже стукачества?

– Намного!

– Говори.

– Догадайся!

Владимир развел руками.

– Он болен СПИДом?

– Нет.

– Сифилисом?

– Речь не о здоровье, – захихикала Юля, – хотя и о нем тоже.

– Не понимаю.

– Сдаешься?

– Да.

Чупинина вскочила с дивана, подошла к буфету, вытащила бутылку коньяка, наплескала немного в фужер и заявила:

– Он женился на молоденькой!

– Эка невидаль, – ухмыльнулся Коэн, – ну ты и нарыла компромат. У нас даже поход налево не осуждается. Кабы Ельцин или Путин с практиканткой в Кремле побаловались, никакого «моникагейта» бы не случилось. Наоборот, еще обрадуется народ, скажет: «Наш-то настоящий мужик, не импотент».

Юля допила коньяк.

– Эх, Володечка, – сладко пропела она, – может, оно и так, но у Анчарова особая ситуация.

– Какая?

– Его женушку зовут Света Раскина. Она, кстати, ребеночка мужу родила.

– И что?

– А то! – торжественно выкрикнула Юлия. – Светлана из города Морска, я раздобыла копию ее свидетельства о рождении. Но мама девушки, звали ее Раскина Елизавета, одно время училась в театральном на курсе у… Анчарова. Компренэ?

– Ну, – кивнул Коэн, – пока ничего шокирующего.

– Ща будет, – пообещала Чупинина, – спокойненько. Елизавета внезапно бросила столицу, уехала в Морск, там родила дочку Свету. Девочка выросла, приехала в Москву, поступила в театральное училище на курс к Анчарову, понравилась легендарному режиссеру, закрутила с ним шашни и, крэкс, фэкс, пэкс, стала госпожой Анчаровой. Хороший финт для провинциалки.