Шрифт:
– И здесь вилка! – бесилась Руфь.
– Тык сами завсегда велите ее к лимону ложить!
– Класть!
– Чаво?
– Не ложить, а класть!
– Так я и поклала, как велено!
– Дебилка, – завизжала Руфь, – к «Николашкам» положена ложка.
– Никак в толк не возьму, – занудила Маша, – вам не угодить: за слово «ложить» отругали, а сами его говорите!
Гиллер посерела, я на всякий случай принял позу испуганной собаки, сгорбился, опустил уши и поджал хвост. Впрочем, последнее – шутка. Гипербола.
– Сука! – заорала Руфь.
– Ой, – присела Маша.
– Вали отсюда!
– Уже ушла.
– Живо!
– Простите, Христа ради.
– Собирай шмотки.
– Ой, ой!
– Ты уволена.
– Ой, ой!
– На улицу!
– Ай, ай!
– Без денег!
– О-о-о!
– И рекомендаций!
– А-а-а, – зарыдала Маша.
– Брысь! – рявкнула Руфь и рухнула на диван.
Громко воя, поломойка выскользнула в коридор.
– Какая стерва, – нервно сказала Гиллер.
– Не стоит нервничать, – попытался я успокоить даму, – так вот, продолжу. Николетта тесно общалась с Лизой Раскиной, а та жила у вас и бесконечно рассказывала, сколько доброго и хорошего сделала ей Руфь Соломоновна.
– Не было этого!
– Чего? – быстро спросил я.
– Всего!
– Вы не поддерживали Раскину?
– Нет.
– Она здесь не жила?
– Нет.
– Вы ее не патронировали?
– Нет.
– Но зачем Лизе врать?
– Не знаю! Хотела… ну… желала… ох, какое мне дело до чужой лжи!
– Вы, наверное, слышали о скандале? – заехал я с другой стороны.
– Нет! – воскликнула Руфь, даже не поинтересовавшись, о чем речь.
– Я о статье некоего Рольфа про Анчарова, – уточнил я.
– Нет.
– Константина Львовича обвиняли в доносительстве.
– Не знаю об этом ничего.
– И в кровосмесительном браке с дочерью!
– Понятия ни о чем не имею.
– Жена Анчарова – дочь Елизаветы Раскиной.
– Не знаю.
– Она покончила с собой.
– Не знаю, – шептала Гиллер, – дайте воды!
Я схватил бутылку, наплескал в стакан минералки, протянул Руфи и не удержался от замечания:
– У вас великолепная память, вы в мельчайших подробностях рассказали о генеалогии Тильды Бонс-Умер и забыли о сенсации с Анчаровым? Право, странно.
– У меня болит голова, – простонала Руфь.
– Сбегать в аптеку?
– Нет.
– Лекарство есть дома?
– Нет.
– Вызвать врача?
– Не надо.
– Давайте попрошу прислугу отвести вас в спальню.
– Не надо.
– Чем же я могу вам помочь?
– Уходите, – ляпнула Гиллер, но потом, собрав в кулак остатки самообладания, забормотала: – Давление поднялось из-за дуры Машки. Не способна блюдо принести. Прощайте, Ванечка, право, больше мне нечего рассказать о несчастной Сонечке. Рада была увидеться!
Мне пришлось подчиниться, я вышел в коридор, двинулся к двери, взялся за ручку и услышал шепоток:
– Эй, чаво ты про Лизку спрашивал?
Из маленького тамбурчика, где, очевидно, находился санузел, выглядывала совершенно незаплаканная Маша.
– Хотел узнать про Раскину, – тихо ответил я.
– Зачем?
– Надо.
– Она померла.
– Знаю.
– И чаво еще?
– Машка, – полетело из гостиной, – немедленно принеси мне валерьяновый отвар, живо, раздолбайка, жопу в горсть! Шевелись, дура!
– Ты ступай во двор, – заговорщицки подмигнула Маша, – только стой не у подъезда, а на улице. Жди. Ща прибегу.
Глава 26
Маячить на тротуаре пришлось около часа, наконец передо мной очутилась домработница, замотанная в чудовищную вязаную кофту.
– Еле заснула, – усмехнулась она, – пока краску с морды смыла, парик расчесала да коньяком нагрузилась! Руфька зашибает, особенно в последние дни.
– Похоже, вы не расстроились из-за потери места, – отметил я.
– Меня кажную неделю увольняют! Привыкла.
– Да ну? – изобразил я живое удивление.
– Ага, – махнула рукой Маша, – повизжит, полается, а потом снова ласковая, понимает, никто ее, кроме меня, терпеть не станет. А еще она думает: куда Машке податься, кому она нужна? Только здесь просчиталася! Я замуж выхожу!