глубоко, но совершенно лишено непосредственных результатов. «Трезв духом», сдержан, подвержен самоконтролю и ровен в общении также и сторонник конфуцианства, пуританин, буддийский и любой другой монах, арабский шейх, римский сенатор, однако основа и смысл этого самообладания различны. Самообладание и трезвость пуританина следуют из необходимости подчинить все рукотворное рациональному порядку и методике ради уверенности в своем спасении; у сторонников конфуцианства эти свойства проистекают из презрения к иррациональности черни классически образованного интеллектуала, воспитанного в соблюдении приличия и достоинства; у набожного иудея - из постоянного размышления о законе, изучение которого определило характер его интеллекта, и из необходимости точно выполнять его, что получало особую окраску и играло особую роль благодаря уверенности благочестивого иудея в том, что этот закон имеет только он и его народ; поэтому-то они и подвергаются общему преследованию, их забрасывают грязью, но закон этот нерушим, и придет день - когда он наступит, никому не известно, и ускорить его приход невозможно, - и в этот день Бог преобразит земной порядок, превратит его в Царство Мессии для тех, кто был во всем верен закону. Иудеи знали, что бесчисленные поколения, невзирая на насмешки, ждали и продолжают ждать этого дня, и с неизбежно вытекающим отсюда чувством известного «преизбытка ожидания» для них связывалась необходимость - поскольку и впредь им придется ждать напрасно - утверждать чувство собственного достоинства в точном соблюдении закона ради него самого. Наконец, и не в последнюю очередь, ощущалась необходимость всегда быть настороже, никогда не поддаваться порывам страстей перед лицом столь же могучих, сколь безжалостных врагов; это связано с упомянутым выше чувством «обиды» , вызванным неосуществленными обетованиями Яхве, чувством, которое обусловило исключительную, единственную в истории судьбу этого народа. Таковы обстоятельства, которые по существу определили «рационализм» евреев. Но это не «аскеза». В иудаизме есть «аскетические» черты, но они - не главное и являются отчасти следствием закона, отчасти - следствием своеобразной проблематики иудаистского благочестия; в целом они здесь также второстепенны, как то, что носит в иудаизме характер подлинной мистики. Мистики мы касаться не будем, так как ни каббалистическая, ни хасидистская мистика, ни другие ее разновидности не служили типическими мотивами для практического отношения евреев к хозяйству, хотя симптоматически они чрезвычайно важны. «Аскетический» отказ от искусства основан не только на второй заповеди, которая действительно 267

препятствовала переходу в художественное изображение значительно развитого в свое время учения об ангелах, но прежде всего на типическом богослужении в синагогах, основанном только на учении и заповедях (в диаспоре задолго до разрушения храма); уже пророчество уменьшило значение пластических элементов культа и полностью исключило элементы оргиастические, связанные с музыкой. Римская религия и пуританизм шли близким путем, хотя и руководствуясь совершенно другими мотивами. Тем самым пластика, живопись, драма были лишены обычной связи с религией; значительное отстранение всего лирического (светского) и, в частности, эротической сублимации сексуального по сравнению с кульминацией чувственности в «Песни песней» находит свое объяснение в натурализме этического отношения к данной сфере. Все это сводится к тому, что молчаливое, полное веры и невысказанных вопросов ожидание спасения из ада, в котором пребывает избранный Богом народ, могло найти ответ только в законе и древних обетованиях, и поэтому, даже если бы до нас не дошли соответствующие высказывания раввинов, было бы очевидно, что всякое непосредственное восприятие художественных и поэтических воспеваний мира (сама цель сотворения которого представлялась иногда проблематичной даже современникам Маккавеев) должно было представляться суетным и уводящим от путей и целей Господних. В иудаизме отсутствовало именно то, что придает мирской аскезе характерность: единое отношение к «миру» с точки зрения certitude salutis в качестве центра, который определяет всю жизнь. И это объясняется главным образом характером еврейской религии и обетованиями Яхве. Отношение аскезы к миру, этому столь извращенному вследствие грехов Израиля миру, что исправить его может только чудо - акт свободной воли Бога, не поддающийся ни принуждению, ни приближению сроков - отношение к этому миру как к «задаче» и как к арене осуществления религиозного «призвания», направленного на то, чтобы к вящей славе Господней и во имя уверенности в своей избранности подчинить мир - и именно грех в нем - рациональным нормам, данным в откровении божественной воли, - такое кальвинистское воззрение менее всего могло прийти в голову благочестивому иудею. Перед ним стояла значительно более серьезная внутренняя задача, чем перед уверенным в своей «избранности» пуританином. Иудею приходилось мириться с фактом, что не соответствующий обетованиям мир будет существовать, пока Бог это допускает, и удовлетвориться тем, что Бог дарует ему благословение и успех в делах с врагами его народа, по отношению к которым он должен, если хочет следовать требованиям раввинов, проявлять законный и трезвый расчет, действовать без любви и без гнева, 268

«объективно», так, как разрешил ему Бог. Совершенно неверно считать, что религиозное требование иудаизма сводилось только к внешнему соблюдению закона. Это относится лишь к обычному среднему уровню. Постулат был значительно выше. Правда, учитывается отдельное действие, которое затем сравнивается с другими отдельными действиями для выведения результата. И если отношение к Богу на основании приходо-расходного счета (встречающегося, впрочем, и у пуритан) отдельных добрых и злых дел при неопределенности результата не было официально господствующим, то в целом методико-аскетическая ориентация жизненного поведения, характерная для пуританизма, неизбежно была здесь, даже оставляя в стороне упомянутые причины, значительно более слабой, хотя бы вследствие двойной морали. Была она значительно более слабой еще и потому, что в иудаизме, как и в католицизме, действия отдельного выполняющего закон человека служили средством собственного спасения; правда (в обеих этих религиях), божественное милосердие дополняло человеческое несовершенство, хотя это (как и в католицизме) признавалось отнюдь не всеми. Дарование благодати церковью после отмены древней палестинской исповеди значительно менее развито, чем в католицизме, и эта ответственность за свое поведение и отсутствие посредничества придавали образу жизни иудея большую методичность и систематичность по сравнению с жизненным укладом среднего католика. Однако эту методичность ограничивали отсутствие специфических пуританских аскетических мотивов и не сломленный в принципе традиционализм иудейской внутренней морали. Следовательно, в иудаизме было множество отдельных аскетических мотивов; нет только объединяющей религиозной связи, осуществляемой основным аскетическим мотивом. Ибо высшая форма религиозности иудея ориентирована на «настроение», а не на активную деятельность. Да и как мог он чувствовать себя исполнителем божественной воли, способным рационально преобразовать испорченный, в основе своей враждебный ему мир, изменить который - как ему известно со времен Адриана347 - не в силах человек? Это мог допустить свободомыслящий, а не благочестивый иудей. Пуритане всегда ощущали как внутреннее родство с иудаизмом, так и границы этого родства. Ощущение родства в принципе – то же, при всем различии в его обусловленности, которое было же в раннем христианстве у сторонников апостола Павла. Для пуритан, как и для ранних христиан, иудеи оставались народом, избранным Богом. Деяние апостола Павла, чреватое необычайно серьезными последствиями для раннего христианства, состояло в том, что он, с одной стороны, превратил священную книгу иудеев в священную книгу христиан - в то время 269

единственную - и тем самым решительно преградил путь проникновению в христианство греческого (гностического) интеллектуализма (как показал, в частности, Вернле)348; с другой - он с помощью достойной раввина диалектики объявил, что с приходом Христа специфические и специфически воздействующие стороны «закона», нормы табу и столь чудовищные по своему воздействию обещания прихода Мессии, связывавшие религиозное достоинство иудеев с их положением париев, либо устранены, либо уже выполнены; при этом он с триумфом - и это производило большое впечатление - указывал, что патриархи Израиля, которые задолго до введения религиозных норм жили в соответствии с Божьей волей, в силу своей веры - доказательства избранности - обрели блаженство. Громадный подъем, вызванный сознанием освобождения от судьбы пария, возможность быть для эллинов эллином, так же, как для иудеев иудеем, и достигнуть этого не посредством неприемлемого для религии просвещения, а вследствие парадоксальности самой веры, - это чувство и составляло движущую силу ни с чем не сравнимой миссионерской деятельности апостола Павла. Иудей стал действительно свободен от обетований Бога, того Бога, который, как считал Спаситель, оставил его, когда он был на кресте. Достаточно засвидетельствованная ненависть еврейства диаспоры к апостолу Павлу, колебания и неуверенность первой христианской общины, попытка Иакова и высших апостолов конституировать, исходя из отношения самого Иисуса к светскому закону, его «этический минимум», обязательный для всех, и, наконец, открытая вражда иудео-христиан к иудаизму - таковы следствия, проистекающие из разрыва цепей, приковывавших иудеев к их положению народа- пария. В каждой строчке, написанной апостолом Павлом, сквозит всепобеждающий восторг по поводу освобождения кровью Мессии от «рабства закону»349. В результате всего этого стала возможной миссия, распространения христианства в мире. Пуритане приняли не Талмуд и не ветхозаветный специфически иудейский ритуальный закон, а другие (иногда вплоть до мельчайших подробностей) изъявления Божьей воли, содержащиеся в Ветхом Завете (колеблясь, в каком объеме считать их решающими), и соединили их с нормами Нового Завета. Именно пуританские народы, в частности американцы, прежде без исключений, но и теперь сравнительно широко принимали в свою среду, уничтожая всякие различия, если не благочестивых ортодоксальных, то отказавшихся от ортодоксии (еще теперь входящих, например, в число воспитанников Educational alliance), а тем более крестившихся евреев, тогда как в Германии они в течение многих поколений остаются «ассимилировавшимися евреями». И в этом проявляется 270

фактическое «родство» пуританизма с иудаизмом. Но именно нееврейское в пуританизме определило как его роль в развитии хозяйственного этоса, так и способность абсорбировать еврейских прозелитов, что не удалось другим народам с иной религиозной ориентацией. В совершенно ином смысле «приспособлена к миру» поздняя монотеистическая религия Передней Азии - ислам, испытавший значительное влияние ветхозаветных и иудео-христианских мотивов. В начальном периоде, когда Мухаммед приобщал к своей эсхатологической религии участников религиозных собраний в Мекке, сторонники ислама отрекались от мира, но уже в Медине и в ходе дальнейшего развития первоначальной общины ислам стал национальной арабской и прежде всего сословно ориентированной военной религией. Сторонники ислама, переход которых в эту религию знаменовал собой решающий успех Мухаммеда, были сплошь представителями могущественных родов. Религиозная заповедь священной войны требует в первую очередь не обращения, а покорения народов, исповедующих чуждые религии, «пока они не станут смиренно платить дань», т. е, пока ислам не станет по своему социальному престижу первым в мире, господствующим над теми, кто исповедует другие религии. Но не только это в сочетании со значением военной добычи, о которой говорится в указаниях, обещаниях и прежде всего ожиданиях именно раннего ислама, превращает его в религию господ; важнейшие элементы его хозяйственной этики носят чисто феодальный характер. Уже наиболее благочестивые мусульмане первого поколения были и наиболее богатыми или, вернее, более всего разбогатевшими благодаря военной добыче. Роль этого имущества, приобретенного посредством военной добычи, и политического веса, как и богатства вообще, полностью противоположна пуританской оценке. В мусульманской традиции с одобрением говорится о пышном одеянии, благовониях и тщательно причесанных бородах благочестивых мусульман и о том, что Мухаммед сказал состоятельным людям, явившимся к нему бедно одетыми: Бог, даруя человеку благосостояние, «хочет видеть его следы», т. е., в переводе на наш язык, - богатый обязан жить в соответствии с требованиями своего сословия; это находится в сильнейшем противоречии с хозяйственной этикой пуритан. Решительное отклонение (по Корану) Мухаммедом если не всякой аскезы (к посту, молитве и покаянию он высказывает свое уважение), то монашества, может, поскольку это касается целомудрия, объясняться такими же личными причинами, как известные высказывания Лютера, в которых отражена его откровенно чувственная натура; и в Талмуде высказывается уверенность, что тот, кто в определенном возрасте не женат, должен быть грешником. 271

Однако если Мухаммед согласно Корану, выражает сомнение по поводу этических качеств человека, который в течение сорока дней не ел мяса или на вопрос приверженца раннего ислама почитаемого некоторыми в качестве махди, почему он в отличие от своего отца Али пользуется косметическими средствами для волос, отвечает. «Чтобы иметь успех у женщин» то этому нет равного в агиологии этической «религии спасения». Однако ислам не является таковой. Понятие «спасения» в этическом смысле этого слова чуждо ему Бог ислама - безмерно могущественный, но милостивый господин, выполнение заветов которого не превышает человеческих сил. Устранение частной вражды в интересах сохранения ударной силы вовне регулирование законного сношения между полами в строго патриархальном смысле и запрещение всех незаконных его форм (при сохранении конкубината с рабынями и легкости развода это было фактически очевидной сексуальной привилегией богатых) запрещение «ростовщичества» налоги на ведение войны и помощь бедным - все это были меры политического характера. К этому в качестве специфических для мусульман обязанностей присоединялось признание единого Бога и его пророка - единственное догматическое требование, раз в жизни паломничество в Мекку, пост раз в году, в месяц рамадан еженедельное присутствие при богослужении и ежедневные молитвы. Для повседневной жизни предписывались определенная одежда (экономически еще теперь существенное требование при обращении диких племен), исключение нечистой еды, вина и азартных игр (что также имело большое значение для отношения к спекулятивным сделкам). Индивидуальные поиски спасения и мистика чужды раннему исламу, богатство власть, почет - таковы посюсторонние обещания раннего ислама, его обещания солдатам и чувственный солдатский рай в мире ином. Исконное понятие «греха» также носит феодальный характер. «Безгрешность» пророка при свойственных ему сильных страстях и вспышках гнева по ничтожным поводам является поздней теологической конструкцией, в действительности ему по Корану совершенно чуждой, так же чужда была ему и после переселения в Медину какая бы то ни было «трагичность» в ощущении своей греховности, эта черта осталась в ортодоксальном исламе, грех здесь - отчасти отсутствие ритуальной чистоты, отчасти святотатство (как например ширк, многобожие), отчасти неповиновение положительным заповедям пророка или несоблюдение сословного достоинства посредством нарушения обычая и приличий Безусловность существования рабства и зависимости, полигамия презрение к женщинам и их подчиненное положение преобладающий ритуальный характер религиозных обязанностей в соединении с большой простотой требований в 272

этой области и еще большей простотой этических норм - все это специфические признаки сословного феодального духа. Напряженная ситуация в исламе в результате возникновения теологически-юридической казуистики и отчасти просветительских отчасти пиетистских философских школ, с одной стороны проникновение в него персидского суфизма из Индии образование ордена дервишей, испытывающего до сего дня сильное влияние индийцев - с другой, не приблизило ислам в решающих пунктах к иудаизму и христианству. Они были специфическими религиями городских жителей, тогда как для ислама город имел лишь политическое значение. Характер официального культа в исламе и его сексуальные и ритуальные предписания могут способствовать известной трезвости в образе жизни. Среди горожан низших слоев почти повсеместно распространена религия дервишей, которая, все время увеличивая свое влияние, превосходит по своему значению официальную церковную религию. Это частично оргиастическая, частично мистическая во всяком случае внеповседневная и иррациональная, пропагандистски действенная благодаря своей простоте религиозность, а также полностью традиционалистская повседневная этика придает образу жизни такой характер, который по своим последствиям прямо противоположен пуританской и вообще любой жизненной методике мирской аскезы. По сравнению с иудаизмом исламу недостает глубокого знания закона и казуистического склада ума, питающего рационализм иудеев. Идеал ислама - воин, а не книжник. Отсутствуют в нем и все обетования Царства Мессии на земле и скрупулезное выполнение требований закона, которые в сочетании с учением священнослужителей об истории, избранности, грехе и изгнании Израиля обусловили характер иудейской религиозности и все, что последовало из нее. Аскетические секты в исламе существовали Известная склонность к простоте была свойственна древнеисламскому воинству что с самого начала послужило причиной его оппозиции господству Омейядов. Веселье и радость жизни воспринимались как падение по сравнению со строгой дисциплиной военных лагерей, где Омар концентрировал в коренных областях воинство ислама, чье место заняла теперь возникшая феодальная аристократия. Но это было аскезой военного лагеря или рыцарского военного ордена, а отнюдь не монашеская, и тем более не бюргерская аскетическая систематизация жизненного поведения, господствовала она только периодически и в любую минуту могла перейти в фатализм. О совершенно другом воздействии, которое в подобных условиях оказывает вера в предопределение мы уже говорили. Проникновение в ислам культа святых и, наконец, магии 273

сделали там методическую систематизацию жизни совершенно невозможной. Специфически мирской, хозяйственной по своим последствиям этике решительно противостоит концентрация внимания на мистическом озарении, свойственная подлинному раннему буддизму, но, конечно, не полностью преобразованным его ответвлениям в народных религиях Тибета, Китая и Японии. Эта «этика» также «рациональна» в том смысле, что она требует постоянного строгого контроля над природными инстинктами, однако цель ее совершенно иная спасения не только от греха и страдания, но и от преходящести как таковой, от «колеса» кармы, ее причинно-следственных связей, спасение как вечный покой. Это и есть, это только и может быть существеннейшей задачей отдельного человека. Нет предопределения, но нет и божественного милосердия, молитв и богослужения Каузальность кармы, космического механизма воздаяния, автоматически выносит награды и наказания за каждый добрый или злой поступок, всегда пропорционально, поэтому всегда ограничено во времени; и продолжается это до тех пор, пока жажда жизни заставляет человека действовать, в своем животном, небесном или адском существовании он должен пожинать плоды своих действий в постоянном перерождении к новой жизни и создавать новые шансы на будущее. Благороднейший энтузиазм и самая грязная чувственность одинаково вводят в эту цепь индивидуации (совершенно неверно именуемой «переселением душ», поскольку буддийская метафизика не знает души), и это продолжается до тех пор, пока полностью не иссякнет «жажда» жизни, как посюсторонней, так и потусторонней, не прекратится бессильная борьба за свое индивидуальное существование со всеми его иллюзиями, прежде всего иллюзией единой души и «личности». Всякая рациональная целенаправленная деятельность как таковая, за исключением внутренней концентрированной деятельности, освобождающей душу от жажды жизни, и любая связь с какими бы то ни было мирскими интересами уводят от спасения. Однако достигнуть эту цель дано лишь немногим, даже из числа тех, кто решается жить в бедности, целомудрии, бездействии (так как работа также - целенаправленная деятельность), следовательно, нищенствуя, вечно странствуя (исключая периоды сильных дождей), разорвать все узы с семьей и миром и, выполняя все предписания правильного пути (дхарма)350, стремиться прийти к мистическому просветлению Тот, кто этого достиг, обретает высокую радость нежного безобъектного чувства любви, свойственного этому состоянию, высочайшее возможное на земле блаженство, которое длится до той поры, когда он впадает в вечный сон без сновидений, в состояние нирваны, единственное 274