Маас чихнула. Встала, дошла до меня, понюхала: `горячая ты сегодня'. И махнув хвостом, что мне никак не удавалось схватить, прошла мимо.

`Э-э, ты куда?! Я ж почти доползла! Так нечестно'! — возмутилась я. Маас даже не обернулась, ее манил запах вареной рыбы, и играть она больше не хотела. Я села и горько разревелась

`Вот зверье! Никакого уважения к мужеству ребенка'! — качнул головой домовой, спрыгивая со стола, плюхнулся рядом со мной, растопырив свои тонкие ножки: `не реви. Не реви, говорю'! И надулся, превратившись в пушистый шарик с глазами. Я смолкла и озадаченно принялась сосать палец. Домовой сдулся и толкнул погремушку. Я опять заплакала, но уже тихо, потому что не понимала причину слез.

`Ты заболела, зубы режутся', - со знанием дела заявил домовой.

`Заболела'? — я плюхнулась набок от такой новости и принялась разглядывать остроносую мордочку домового, в надежде на ней найти ответ: `что есть заболеть'?

Тот смешно повел носом: `каша готова, сейчас кормить тебя будут, а ты'…

`Буду плеваться'.

`Ага. Ты вредная'.

`Каша невкусная'.

`Ну, да, ну, да: ползунки тесные, игрушки неинтересные, Маас наглая, я ехидный. Поняла, что такое болеть'?

`Не-а', - ответила честно, потирая десна кулачком. Домовой подполз ко мне на четвереньках, заглянул в лицо, повел опять своим носиком-кнопочкой: `когда все не нравится'!

`А-а'! — попыталась схватить его за нос.

`Э, мы так не договаривались'!

`У тебя нос вкусный? Твердый'?

`У тебя зубы режутся, поэтому десна чешутся. Почеши их об зайца, а мой нос для того не пригоден', - подтолкнул резиновую игрушку.

`Зубы режутся и есть заболеть'?

`Не-а, но в твоем случае, да'.

Раздраженная его загадочными ответами и жутким дискомфортом во рту, я попыталась сунуть в рот весь кулак и хоть так успокоить зудящие десна. Кулак не проходил — интересно, почему? Я посмотрела на свою руку — она моя? Моя. И рот мой, я точно знаю. Тогда почему одно отталкивает другое? Они враги? Но ведь они мои и должны подчиняться мне, быть заодно.

`Ха, это же тело, у него есть предел, а у тебя нет', - сунул мне в руку зайца домовой. Я внимательно уставилась на игрушку — заяц? `Какой странный, и почему именно — заяц'?

`У каждого предмета и явления есть свое название'.

`Зачем'?

`Чтоб не путаться'.

По мне и так все было запутанно хуже некуда, но думать на одну тему долго я не могла — утомлялась, и потому, потеряв нить разговора, принялась грызть зайца, сама не понимая — зачем? Хотелось и все! Десна скрипели о яркую, упругую поверхность игрушки, и та попискивала. Нет, невкусно, но приятно — зуд убегает.

Домовой вздохнул и, привалившись спиной к столу, сложил свои тонкие пальчики на животе, с умилением поглядывая на меня: а вон наша-а ма-ама идет, ка-ашку несет.

Но мне было не до ремарок домового — из моих рук выскальзывал обслюнявленный заяц. Я пыталась его удержать, но не смогла и закричала возмущенная его поведением.

— Иду, иду, Кристина, девочка моя голодная, — пропела мама и, взяв меня с пола на руки, сунула в рот соску с бутылочкой. В который раз услышав `Кристина', я озадачилась и, не сопротивляясь, начала сосать кашку. Соска по вкусу напоминала зайца и успокаивала зуд в деснах, а жидкость, попадающая в рот, воспринималась всего лишь как дополнение. Я ела, не понимая что, не задумываясь о вкусе, и все думала: кто такая Кристина?

`Ты, глупая', - зевнула появившаяся Маас.

`Я'?!! — до меня дошло: это меня называют Кристина. От удивления и возмущения я выпустила соску изо рта и тут же раскричалась.

— Кыш, Машка! — прикрикнула на Маас мама, сгоняя с дивана. — Напугала ребенка.

`Ее зовут Маас!! А меня как угодно, только не Кристина'!! — зашлась я в крике. Но вместо успокоения получила соску, и вновь выплюнула ее: `Ты что не понимаешь?! Я не Кристина!! Что за ужасное имя?! Почему именно оно?!! Отстань от меня со своей соской!! И каша отвратительная! И ты гадкая'!

— Ну, ну, девочка моя… Да ты горяченькая! Мама, у Кристинки кажется температура. Где у нас градусник?!

А-а-а!! Какой градусник?! Какая температура?! Что ты суешь мне подмышку?! Он холодный!! А-а-ааа!

— Тихо, Кристиночка, тихо, успокойся маленькая моя…

Успокойся?! Ты хочешь, чтоб я успокоилась в твоих крепких объятьях с холодным бревном в теле?! И не называй меня этим жутким именем!!

— Мама, вызывай скорую!! Кристя синеет!! Мама!! У нее температура сорок!!

А-а, испугалась?!

Я устало смолкла и посмотрела на домового. Тот весь концерт просидел не шевелясь, на прежнем месте, и хитро поглядывал на меня.

`Надеюсь, я отвоевала право называться как-то иначе', - вздохнула тяжело, вопрошая его.

`Не-а', - заверил он. Я сунула кулак в рот и судорожно всхлипнула. Домовой поднялся: `Пойду, а то сейчас набегут, натопчут, запахов всяких нанесут. Не люблю суету'.

`А я? А я как же'?!

`А что ты? Сейчас горечью напоят, тело спасая. У них же одно средство на все болезни лекарство', - проворчал, удаляясь. Прошел сквозь стену.