Шрифт:
— Угощайтесь, пожалуйста. Климов отрицательно помотал головой.
— Спасибо, не хочу.
— А что же вы хотите?
— Ничего.
— Неправда. Вы пришли, чтобы узнать, кто убирает дом и кто готовит мне еду. Я не ошибся?
— Нет.
Ваза с виноградом исчезла, но запах дыни ощущался явно. Климову впервые стало страшно. Теперь не он, его допрашивали. Четко, жестко, деловито.
Поглощенный мыслью о том, что он стал жертвой изощренного гипноза, Климов сделал над собой усилие и попытался встать, но рука Озадовского мягко, властно, успокаивающе легла на его плечо.
«Когда он успел встать?» — подневольно изумился Климов, и то обстоятельство, что собственное тело и мысли неподвластны ему, подействовало на него удручающе.
— Вы когда-нибудь пробовали повесить кошку? — Хозяин дома испытующе смотрел в его глаза и ждал ответа.
— Нет.
— А я вот знаю. Неимоверно трудно. Чувство надвигающейся смерти озлобляет кошку, и она загодя бросается на вас. Не убегает, нет, как прочее зверье, а целит выцарапать глаза… Не говоря уже о том, что она с сатанинской ловкостью высвобождает голову из петли, как ее ни вешай.
— Это вы к чему?
— А к тому, — запах табака и хризантем вытеснил из комнаты безумный запах дыни, — что человек, укравший мою книгу…
— Чует смерть?
Климов и не заметил, как к нему возвратилось сознание. Хозяин дома сидел в своем кресле, покуривая трубку, и в его взгляде не было ничего сверхъестественного, потустороннего.
— Вы угадали: чует. Мало того, человек, укравший мою книгу, способен убить.
— Кого-нибудь подозреваете?
Наступил тот момент, ради которого он и пришел к Озадовскому.
— Трудно сказать.
(Чего он темнит?)
— И все-таки.
— Однажды, — Озадовский покрутил на столе панцирь краба, — я имел неосторожность пригласить к себе сотрудников… Был какой-то юбилей, уже не помню… в общем, кафедральные работники пришли ко мне домой… Ах, да! — оставил он в покое пепельницу, — в Лондоне издали мою монографию… И моя жена…
— Это в каком году? — с назойливым любопытством тупицы спросил Климов, и Озадовский поморщился:
— Дайте подумать. Чтобы не ввести вас в заблуждение… Семь лет назад.
— И ваша жена…
— И моя жена похвасталась редчайшей книгой.
— «Магией и медициной».
— Да.
— И ее секретами? — уточняюще задал еще один вопрос Климов и погладил ручку кресла.
— К несчастью.
Голос Озадовского заметно потускнел.
Записав фамилии сотрудников, приходивших к Иннокентию Саввовичу на торжественный ужин, Климов отметил для себя Задереева и не преминул поинтересоваться, почему стоматолог оказался среди психиатров?
Озадовский смущенно кашлянул, прикусил чубук трубки, которая давно погасла. После короткого молчания ответил:
— Видите ли, он в то время делал «мост» моей жене, ставил корневые протезы, коронки… Зубы у нее были плохие, ну и…
— Понимаю.
— С тех пор я никого к себе не приглашал.
Климов не поверил.
— Так-таки и никого?
Придвинув к себе пепельницу, Озадовский снова покрутил ее.
— Пожалуй, приходил… Семен Петрович.
— Кто такой?
— Лифтер… Помочь расставить мебель. Кстати, эти полки делал он…
— Хороший мастер, — оценил его работу Климов. Книжные тома подписных изданий стройными рядами помещались на искусно сделанных полках темного дерева.
— Заметьте, все под старину.
Климов кивнул. Замок профессорской квартиры открыли настолько тщательно подогнанным ключом, что эксперты в один голос утверждали о совершенном дубликате. И тот, кто его изготовил, имел золотые руки.
В прихожей, собираясь уходить, Климов небрежно спросил:
— А почему, когда я оглянулся, я не видел стен, да и вообще… Там было утро, солнце, все такое крупное?
— А кошка, кошка вам понравилась?
— Ужаснейшая тварь! И этот взгляд… какой-то…
— Хамский?
— Да.
— И дьявольски порочный?
— Близко к этому.
— Вы понимаете, — Озадовский коснулся его плеча, — я в это мгновение думал об одной санитарке в нашей больнице. Миловидна, добра, и не больше. Хотя на язычок остра… Так вот… Не знаю, как бы это правильней определить… Порой она бывает агрессивно-угодлива и, простите за нескромность, как-то чувственно жеманна, похотлива… Я слышал…
— Что? — насторожился Климов, хотя никакой связи санитарки с кошкой пока не улавливал.