– Вот... А ты, дорогая, не верила в меня. Вот... худсовет отклонил... Но я одержал... Я добился. Вот он, мой

пространственный эффект многомерного пространства, поп-скульптурная композиция в замкнутом интерьере.

Символы - мир, труд, свобода, равенство, братство – не однозначны. Они - многомерны. Они насыщаются новой формой на основе старого содержания. Понимаешь?

– Понимаю, - шепчет эта размалеванная фря.

Худсовет отклонил??!!

Я тут же выскочил из укрытия и кричу:

– И я тоже все понимаю, гражданин Химков! Ваши документы!

А он это мне нахально смеется в старое лицо и говорит:

— Они же у вас в денежном ящике.

— Тогда пройдемте к денежному ящику, - говорю.
– А вы, гражданка, останьтесь.

Говорю, а сам трясусь неизвестно отчего. Та надулась:

– Нет уж, позвольте, я тоже пройду.

А как ты ей не позволишь при таком папаше?

Ну мы и прошли в кабинет к денежному ящику. Я хоть и трясусь, но стараюсь сдерживаться. Я ему говорю...

Я ему говорю. Я ему вежливо говорю, меня никто не может упрекнуть, что грубо. Я ему говорю, что не напрасно мне Родина вручала ордена и медали. И поэтому мне не так-то просто впилить мозги. Я все понимаю, что означают эти крутящиеся "мир, труд, равенство и братство". Это означает - буржуазная эстетика правого уклона, вот что это означает, если говорить научно. И добро б, если бы у него на это было хоть какое-нибудь разрешение, а то ведь худсовет-то отклонил! Так, может быть, у него все же есть хоть какое-нибудь разрешение, говорю я, уже прямо обращаясь к знатной горожанке, дочери отца. А та гневливо:

– Да знаете ли вы, Павел Егорович, что настоящий талант не нуждается ни в каком разрешении! Настоящий

талант - творит! Настоящий талант доказал любимой, что ради нее он может добиться полета!
– И на моих глазах целует веселого Химкова.

От этого ихнего поцелуя и у меня голова кругом пошла.

– Позвольте, - говорю.
– А ваш папа в курсе ваших отношений?

Она опять губки надула, а Химков посерьезнел и эдак солидно объясняет:

– Ну частично, конечно, он в курсе, а скоро окончательно станет в курсе. Потому что мы, во-первых, сегодня

же подаем заявление в ЗАГС, поскольку я одержал наконец творческую победу, во-вторых, у нас скоро будет бэби, а в-третьих, я проверил себя и думаю, что теперь, когда мне будут созданы нормальные условия для работы, я смогу окончательно развернуться во весь свой творческий рост и осуществить многие свои задумки и мечтания.

Ну, про нормальные-то условия я понял, и про бэби тоже. Однако голова у меня еще пуще закружилась, и мне стало хотеться окончательной ясности.

— Так, а вы вот сказали товарищу, что выставили в окне какое-то новое содержание?

— Извините, извините, - поднял он ладонь. – Новая форма, а содержание по-прежнему остается старым. Тут я

ни с кем не расхожусь, даже с худсоветом.

Все окончательно поплыло у меня перед глазами. А вдруг он и в самом деле станет зять Лапынина? Что мне тогда будет? Все у меня поплыло, я и говорю:

– Что ж, присоединяюсь к поздравлениям вашего

творческого успеха.

Лезу в денежный ящик и даю ему пятьсот рублей. Он сильно удивился.

— Это что же, безо всяких документов?

— Почему безо всяких?
– бодрюсь я.
– Вы тут распишитесь, а трудовое соглашение мы потом составим, и вы

там тоже распишетесь. Я ведь теперь знаю, где вас искать!

И так это лукаво им обоим грожу пальчиком.

Он на нее глянул. Она бровкой шевельнула, и он мне:

– Нет, знаете ли, несолидно это как-то, так сильно

спешить. Оформим все в законном порядке, и если я имею право на вознаграждение за свой труд, то я это вознаграждение потому приму. Ваша воля. Ну, мы пошли.

И пошутил:

— Я надеюсь, мне можно идти? Свою работу я на сегодня выполнил. Магазин чист?

— Чист, - еле слышно отвечаю.
– Желаю вам счастливо провести время.

И они ушли. А я вот сижу и думаю - ну нет, ну бывают же такие наглецы! Зачем? Зачем я его принял на работу? Хрен с ним, обошлись бы как-нибудь, как раньше обходились. Вон эту бабку Кузьмичиху можно было попросить или Чердынцева-сторожа. Они бы как-нибудь и прибирались бы тихонечко. Вот сижу я и думаю, и полная каша у меня в голове.