Сопроводив в тесную комнатку в следственном отделе, меня усадили перед столом. Один из помощников уселся за стол, а второй встал перед закрытой дверью. Обыскать меня ни тот, ни другой не пытались, держась подчёркнуто-вежливо.

Сидевший за столом смущённо откашлялся.

— Мистер Уильямс, тут вроде бы возникли сомнения по поводу того, что вы работаете в Pan Am, — он скорее объяснялся, чем обвинял.

— Как?! — воскликнул я. — Что за бред?! Вот мое удостоверение и лицензия FAA. Тогда скажите, где я работаю! — я хлобыстнул своими липовыми документами о стол так, будто меня обвинили в продаже атомных секретов русским. Рассмотрев удостоверение и лицензию пилота с явным замешательством, он передал их второму, а тот, мельком глянув, вернул их мне с нерешительной улыбкой. Оба держались так, будто только что арестовали президента страны за переход улицы в неположенном месте.

— Что ж, сэр, если вы только нас послушаете, то всё наверняка уладится, — заметил сидевший за столом. — Вообще-то это не наших рук дело, сэр. Те, кто попросили нас сделать это, скоро подоспеют.

— Лады, — согласился я, — но что это за люди?

На самом деле ему и не требовалось говорить, я и так это знал. Собственно, он и не сказал.

С медлительностью пытки миновал час — куда более мучительный для стражей порядка, чем для меня. Один из них ненадолго вышел, чтобы вернуться с кофе, молоком и сэндвичами, которыми они поделились со мной. Поначалу разговор не клеился. Я делал вид оскорблённой невинности, а они вели себя так, как следовало бы держаться мне — словно им хочется оказаться где-нибудь подальше отсюда. Как ни странно, с течением времени я всё более успокаивался и проникался уверенностью, бросил изображать без вины пострадавшего и попытался избавить их от явного замешательства. Рассказал пару авиационных анекдотов, и они, почувствовав себя посвободнее, стали расспрашивать меня о жизни лётчиков и типах самолётов, на которых я летал.

Вопросы задавали непринужденные, общего характера, однако всё же призванные установить, на самом ли деле я пилот гражданской авиации. Как оказалось, один из офицеров и сам был пилотом-любителем, и к исходу получаса он уже считал меня коллегой.

— Знаешь, Билл, — проронил он, — сдаётся мне, кое-кто тут чертовски ошибся.

Дело шло к полуночи, когда «кое-кто» наконец прибыл — мужчина в возрасте под тридцать, щеголявший эмблемой Лиги Плюща на блайзере и сосредоточенным выражением лица. [14] Войдя, он продемонстрировал бумажник с удостоверением и золотым значком специального агента.

— Мистер Уильямс? ФБР. Простите, не пройдёте ли со мной?

Я думал, меня повезут в местное отделение ФБР, но вместо этого он отвёл меня в соседний кабинет и, закрыв дверь, дружелюбно улыбнулся.

— Мистер Уильямс, меня сюда вызвали власти округа Дейд, с которыми, судя по всему, связалось какое-то федеральное агентство из Нового Орлеана. К сожалению, служащий, принявший телефонограмму, не записал ни имени звонившего, ни агентства, которое тот представляет. Он думал, что это наше отделение ФБР, но это не так. Вообще-то мы не знаем, в чём дело, но, очевидно, возникли сомнения, что вы на самом деле работаете в Pan Am.

— Откровенно говоря, мистер Уильямс, мы в затруднительном положении. Исходя из предположения, что претензии обоснованы, мы пытаемся прояснить ситуацию так или иначе.

Проблема лишь в том, что списки сотрудников в Нью-Йорке, а администрация Pan Am в выходные не работает, — закончив, он досадливо поморщился. Как и помощники шерифа, он не был уверен, что не ступил на зыбкую почву.

— Я работаю в Pan Am, как вам станет доподлинно известно в понедельник утром, когда администрация выйдет на работу, — я напустил на себя вид сдержанного негодования. — А что вы будете делать до того? Посадите меня в тюрьму? Если вы собираетесь так поступить, у меня есть право позвонить адвокату. И я намерен…

Он прервал мои излияния, выставив открытую ладонь, словно заслоняясь от выпада.

— Поймите, мистер Уильямс, я знаю, как обстоит дело, если вы тот, за кого себя выдаёте, а у меня нет оснований сомневаться в вашей правдивости. Послушайте, а не могли бы вы назвать кого-нибудь из местного начальства, чтобы мы обратились к ним?

— Нет, — покачал я головой, — я базируюсь в Л.А. Сюда я прилетел транзитным рейсом, чтобы повидаться с девушкой, и собирался в понедельник транзитным же вернуться на Побережье. Я знаю массу здешних лётчиков, но только из других авиакомпаний. Знаю и нескольких стюардесс, но, опять же, не наших.

— Позвольте взглянуть на ваши документы?

Я вручил ему удостоверение и лицензию FAA. Внимательно рассмотрев, он кивнул, возвращая мне оба документа.

— Знаете что, мистер Уильямс? — предложил он. — А почему бы вам не назвать имена пары знакомых пилотов из местных, а заодно и кого-нибудь из стюардесс, чтобы мы проверили ваш статус. Не знаю, что к чему, но дело явно федеральное, и мне хотелось бы его уладить.

Выудив свою книжечку с фактами и именами, я дал ему фамилии и номера телефонов нескольких пилотов и стюардесс в отчаянном уповании, что хотя бы некоторые окажутся дома и хранят обо мне тёплые воспоминания — как о настоящем пилоте.

Вот теперь я по-настоящему «горячий» парень, просто ас, угрюмо размышлял я, дожидаясь возвращения агента ФБР, но пока что обстоятельства складывались для меня невероятно удачно. Очевидно, диспетчер FAA на вышке в Новом Орлеане, усомнившись в моем статусе, попытался разрешить свои сомнения. Но что же его насторожило? Ответа я не знал и выяснять его отнюдь не рвался. Контора шерифа совершила faux pas, нелепую и конфузную ошибку, проморгав источник информации, а агент ФБР, по-видимому, усугубил ошибку, пренебрегая FAA как источником сведений. Это меня тоже озадачило, но поднимать этот вопрос я не собирался. Если ему пришло в голову справиться в FAA, то я увяз по уши.