Моё бегство попало на первую полосу одной нью-йоркской газеты. «Фрэнк Абигнейл, известный полиции всего мира под прозвищем „Грабитель с большого неба“ и однажды спустивший себя в самолётный туалет, чтобы улизнуть от полиции, снова на воле…» — начиналась статья.

В Нью-Йорке у меня заначек не было, но Джин одолжила мне достаточно, чтобы продержаться, пока охота на меня не ослабеет. Отсидевшись в Квинсе, две недели спустя я добрался поездом до Вашингтона, где взял напрокат машину и поселился в мотеле в окрестностях столицы.

В Вашингтон я направился, потому что в банках по ту сторону Потомака, в Вирджинии, у меня было несколько заначек, а Вашингтон представлялся мне тихой гаванью благодаря многочисленному и очень пёстрому населению. Я думал, что там не привлеку вообще никакого внимания.

Но ошибался. Пробыв в мотеле всего лишь час, я случайно бросил взгляд за окно сквозь частично раздвинутые занавески, и увидел, как несколько полицейских перебежками занимают позиции вокруг этой секции мотеля. Потом я узнал, что портье — бывшая стюардесса — узнала меня сразу же, и после часа переживаний, стоит ли ей вмешиваться в это дело, всё же позвонила в полицию.

Лишь одно обстоятельство работало на меня, но в тот момент я об этом не знал. Получив весть, что меня загнали в угол, О'Рейли приказал полиции ничего не предпринимать, пока он не прибудет, чтобы лично возглавить операцию. О'Рейли, с которым мы мельком познакомились после предъявления мне обвинений, хотел провести этот арест лично.

Но пока что я пребывал на грани паники. Уже совсем стемнело, но эта секция домиков была ярко освещена и спереди, и сзади. Вряд ли тут доберёшься незамеченным до спасительной темноты за освещенными автостоянками.

Но я знал, что попытаться должен. Накинул плащ и выбежал из задней двери, но тут же осадил себя, размеренным шагом направившись к углу здания. Однако едва сделал пару шагов, как из-за угла выскочили двое полицейских, нацелив в меня пистолеты.

— Стоять, мистер, полиция! — командным тоном гаркнул один, прямо как в телесериале о полиции.

Я не остановился, продолжая шагать прямо навстречу черным зрачкам пистолетов, на ходу выхватывая бумажник.

— Дэйвис, ФБР, — бросил я, удивляясь собственной невозмутимости и стальным ноткам, зазвеневшим в голосе. — О'Рейли уже здесь?

Пистолеты опустились.

— Не знаю, сэр, — бойко доложил зычный. — Если да, то он там, с фасада.

— Ладно, — решительно отозвался. — Тогда держите этот участок под наблюдением. А я пойду выясню, подъехал ли О'Рейли.

Они отступили в сторонку, пропуская меня. А я, не оглядываясь, зашагал во тьму за автостоянкой.

Даже хитрейшей из лис не ускользнуть от своры псов, если только гончие не отступятся сами, а уж когда дело касалось Фрэнка Абигнейла, тут легавые не только упорствовали, но и приходили в крайнюю ярость. Оскорби одного полицейского — и можешь считать, что обидел всех. Проведи за нос представителя канадской Королевской конной полиции — и считай, что посадил в лужу весь Скотланд-Ярд. Унизь регулировщика в Майами — и знай, что плюнул в лицо всей Калифорнийской дорожно-патрульной службе. А Фрэнк Абигнейл годами регулярно и методично, с возмутительной небрежностью и легкой изящностью оскорблял, унижал и приводил в смущение полицию по всему земному шару. И потому повсеместно полиция неотступно искала его денно и нощно — не только во имя отправления правосудия, но и пытаясь отыграться за собственный позор.

Несколько недель спустя после того, как Абигнейл избежал ареста в Вашингтоне, пара нью-йоркских детективов, жевавших хот-доги в припаркованной машине, заметили его проходящим мимо и задержали для опознания. Несмотря на попытки отрицать собственную личность, не прошло и двух часов, как Абигнейла однозначно опознали и передали в руки агентов ФБР.

Не прошло и месяца, как Абигнейлу предъявили обвинения правительств штатов и федерального правительства в подлоге, распространении фиктивных чеков, мошенничестве, использовании почты для совершения мошенничества, подделке ценных бумаг и тому подобные, выдвинутые всеми пятьюдесятью штатами. Права представлять дело в суде добивались многие советники и прокуроры, и каждый твердил, что собрал против обвиняемого убедительнейшие улики, которые лягут в основу сокрушительнейшего дела.

Все иски против Абигнейла были весомыми и обоснованными. Хотя смекалка и ум, продемонстрированные им за время криминальной карьеры, сомнению не подлежали, он демонстрировал больше наглости, нежели хитрости, больше нахальства, нежели осмотрительности. В каждой из ролей, связанной с тем или иным преступлением, его могли опознать и обвинить множество свидетелей. Даже если бы стопку обвинений против Абигнейла просто швырнули в воздух, а после выхватывали планирующие на пол листы наугад, — и тогда улик хватило бы с лихвой.

Разумеется, Абигнейл догадывался о своей участи, что причиняло ему крайнюю душевную муку; он знал, что придётся отсидеть срок в какой-нибудь федеральной тюрьме или тюрьме штата, а, скорее всего, и несколько сроков в нескольких тюрьмах. Ему нечего было рассчитывать на столь же гуманное обращение, как в тюрьме Мальме, в любой из американских тюрем. Более всего он опасался, что его заключат в американский аналог каторжного дома Перпиньян. И когда федеральные власти приняли решение заслушать дело в Атланте (штат Джорджия), его тревоги лишь усугубились. Если Абигнейл и мог рассчитывать хоть на искру симпатии от властей хоть где-либо, то в Атланте — в последнюю очередь.