Шрифт:
Зато от снега здесь светло,
А осенью темно, как в яме.
Тоска и слякоть, хоть завыть, -
Недаром Вытегрой зовётся, -
Иль в карты дуться, водку пить,
Коль грош в кармане заведётся.
На набережной от всего
Треской несвежей душно пахнет.
Весной и летом — ничего,
Хоть вся природа словно чахнет.
Но всё ж земля, трава, река…
Я — питерец, люблю мой Север.
Дорога всякая легка,
Милы мне василёк и клевер.
12 декабря 1889
«Чем строже себя наблюдаю…»
Чем строже себя наблюдаю,
Тем лучше людей узнаю,
И с миром теснее сплетаю
Печальную душу мою.
Припомню деяния злыя
Напрасно расстраченных дней, -
Мне ясны тревоги мирския
И злое безумье людей.
19 июля 1890
1891–1897
«Злоба Христа проклинает…»
Злоба Христа проклинает,
Втайне Его предаёт,
Въяве Его распинает,
Тело Его стережёт.
Умер Христос, и печати
Злобы на гробе Его.
В станах ликующей рати
Злое гремит торжество.
Но не смятеньем испуга
Дышит апостольский зов:
«Братья, любите друг друга!
Благословляйте врагов!»
Пусть Его тело зарыто,
В ад Он душою сошел,
В область, где столько сокрыто
Наших страданий и зол.
Все, что во мраке томилось,
Сбросило тягостный гнет,
Сердцем к Христу обратилось,
Радостно Господа ждет.
В сердце не молкнет тревога,
Думы и грезы кипят, -
Это — дыхание Бога
В наш опускается ад.
Бог наш восстанет из гроба,
Бог всемогущий, — пред Ним
Дрогнут коварство и злоба,
И расточатся, как дым.
Жаркий, как веянье юга,
Призыв услышим мы вновь:
«Братья, любите друг друга!
Благословляйте любовь!»
17, 18 марта 1891
«Словами горькими надменных отрицаний…»
Словами горькими надменных отрицаний
Я вызвал сатану. Он стал передо мной
Не в мрачном торжестве проклятых обаяний, -
Явился он, как дым, клубящийся, густой.
Я продолжал слова бесстрашных заклинаний, -
И в дыме отрок стал, прекрасный и нагой,
С губами яркими и полными лобзаний,
С глазами, темными призывною тоской.
Но красота его внушала отвращенье,
Как гроб раскрашенный, союзник злого тленья,
И нагота его сверкала, как позор.
Глаза полночные мне вызов злой метали,
И принял вызов я, — и вот, борюсь с тех пор
С царём сомнения и пламенной печали.
27 сентября 1891
«Стоит пора голодная…»
Стоит пора голодная,
Край в лапах нищеты.
Отчизна несвободная,
Бездомная, безродная,
Когда ж проснешься ты?
Когда своих мучителей
Ты далеко сметешь,
И с ними злых учителей,
Тебе твердящих ложь?
13 ноября 1891
«В поле девушка ходила…»
В поле девушка ходила
И случайно придавила
Голою стопой
Цветик полевой.
Он головкой лиловатой
Никнет до земли.
Вдруг к былинке полусмятой
Чьи-то кудри прилегли.
Смотрит девушка, вздыхая,
На больной цветок,
Осторожно выпрямляя
Тонкий стебелёк.
Говорит она тихонько:
— Что мне сделать, милый мой?
Взбрызнуть венчик твой легонько
Свежею водой?
Иль от солнца в тень лесную
Мне тебя пересадить?
–
Шепчет он: — Сам оживу я, -
Не мешай мне жить!
–
19 марта 1892
Восьмидесятники
Среди шатания в умах и общей смуты,
Чтобы внимание подростков поотвлечь
И наложить ни пагубные мысли путы,
Понадобилась нам классическая речь.
Грамматики народов мертвых изучая,
Недаром тратили вечерние часы
И детство резвое, и юность удалая
В прилежном изученьи стройной их красы.