Самого Юлия Радуна лишили титула и владений и приговорили к пожизненному домашнему заключению с конфискацией в пользу орденов Всевидящих Очей и Десницы Господней всего имущества, кроме, собственно, дома, в котором Радуну предстояло отбывать наказание.

Он выкрутился, выкрутился, несмотря на то, что рыцарь ордена Десницы обвинил его в убийстве. Оспорить обвинение Радун не мог: любые его слова, любые доказательства ничего не стоили перед клятвой священника, и тогда он приложил все усилия к тому, чтобы основная тяжесть обвинения пала на его наместника.

Он сумел убедить своих судей в том, что не отдавал Болдину никаких приказов относительно инспекции ордена Всевидящих Очей, и таким образом оказался преступником лишь постольку, поскольку нёс ответственность за любые действия всех своих наместников.

— Для такого человека как Радун — это суровый приговор, — осторожно заметил отец Александр. — Быть одним из богатейших и влиятельнейших людей Империи, и в одночасье потерять всё — возможно, для него это наказание хуже смерти…

— Правда? — равнодушно спросил Лукас, — хуже смерти?

Отец Александр промолчал. Для Лукаса, после того, что случилось с Луизой Беляевой, слова «хуже смерти» не были пустым звуком, но конфискация имущества уж точно не имела к ним отношения.

— Я убью его, — сказал Лукас. — Авва, дайте мне дозволение на то, чтобы вызвать эту падаль на поединок!

— Не дам, мальчик мой, — вздохнул отец Александр. — Ты не можешь вызвать Радуна, пока он не отбудет наказание, а он не отбудет его до смерти.

— Наказание, — медленно повторил Лукас, — конфискация. Какая… нелепость. Любой, у кого есть хоть капля мозгов, должен понимать, что имущество Радуна — не земли, и не деньги в имперских банках.

— Орден Всевидящих Очей проделал огромную работу, у них в кои то веки появился официальный повод добраться до маркграфа, и уж поверь мне, Аристо, они сделали это с огромным удовольствием. Радуна подвергли допросам крайней степени, и вскрылось множество фактов его теневой деятельности, сотрудничества с Вольными Баронствами, разного рода незаконных исследований, а также махинаций с финансами. Заодно, кстати, церцетарии попортили кровь и другим подданным, пойманным за руку на контактах с пиратами. О существовании преступной сети знают все, но нечасто нам выпадает случай внести в её работу серьёзный разлад. Так что, я думаю, с некоторых пор в ордене Всевидящих Очей к тебе относятся даже лучше, чем в ордене Десницы. Они ещё не приглашали тебя к себе на службу?

— Нет. Только в орден Скрижалей.

— А, — отец Александр кивнул, — опять?

Лукас молча пожал плечами в ответ. И вздохнул:

— Ну, чего вы ждёте, ваше высокопреподобие? Что я помогу вам? Ладно, помогаю: вы хотели рассказать ещё о чём-то, я весь внимание.

— Орден вынужден вернуть «Хикари».

— Радуну?

— Да.

— Очень плохо.

— Дело в том, что «Хикари» — подарок правителя Нихон, и конфисковать её значило бы проявить к нему неуважение. Нихонцы, конечно, варвары и язычники, но мы-то цивилизованные люди, и соблюдаем определённые правила вежливости. По крайней мере, на государственном уровне. Указания по поводу «Хикари» получены орденом от Великого Кардинала, а тот, в свою очередь, выполняет прямое распоряжение Божественного Императора.

— Устами которого вещает Господь… — Лукас в два глотка осушил свой бокал, проявив полное пренебрежение к великолепному вину, лучшему из того, что хранилось в погребах монастыря. — «Хикари» не рабыня, ваше высокопреподобие, она никому не принадлежит, ни Радуну, ни ордену, ни Божественному Императору. Отдать её, конечно, придётся, но предрекаю, это приведёт к серьёзным проблемам. Вот увидите.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно уточнил отец Александр.

Ему, как и многим другим обитателям монастыря, было известно о том, что у Лукаса с «Хикари» сложились странные, почти мистические отношения. Контакт с унтэн-сферой без имплантантов невозможен… во всяком случае, так принято было думать. Хотя, не в контакте дело. «Отношения» и «пилотирование» — понятия очень разные.

— Я имею в виду, что «Хикари» — своенравная дама, — Лукас впервые за время разговора позволил себе улыбку. Злую. Без капли веселья. — А ещё я имею в виду, что Радун в долгу, если не перед орденом, то передо мной лично. И я этот долг взыщу.

Услышать подобные слова от идеального рыцаря, свято чтящего, как Господа, так и орденский устав… от священника, набожность которого можно было приводить в пример иным монахам из ордена Скрижалей… от Аристо, всегда относившегося к мирянам с воистину пастырскими мягкостью и снисходительностью, которых ох как не хватало многим рыцарям ордена Десницы… Нет, невозможно было услышать от него такие слова.

И, однако, Лукас произнёс их, а отец Александр услышал, и с полминуты изумлённо молчал, не в силах осознать, что его мальчик говорит совершенно серьёзно.

— Я запрещаю тебе, — сказал он, наконец. — Запрещаю!

— Что именно? — уточнил Лукас, — запрещаете искать доказательства того, что Радун заслуживает смертной казни? Но разве мы не обязаны по мере сил помогать церцетариям? Наши ордена для того и созданы, чтобы сотрудничать и защищать мирян. Ваше высокопреподобие, вы не можете запретить мне, выполнять обязанности, декларируемые уставом.