– Никак нет, гражданин судья, – выставился Козловский. – Он проживает у своей сестры по улице Широкой.

Ильич смотрел настороженно:

– Так вот я, присяжный поверенный Хесин, должен заявить, что революцией право собственности не отменено. Пусть новое время создало новые отношения в гражданско-правовой области, но и эти отношения должны регулироваться органами власти. Как гражданин и юрист я настаиваю: законы сохраняются и при революции. А пока не созданы новые законы – действуют старые. И вот я должен зачесть вам следующие сенатские разъяснения…

Зачитывает. – (Смежил глаза Ленин.) – Налицо – все признаки самовольного владения чужим имуществом. Большое впечатление на судью. Пожалуйста, господин Козловский.

Козловский не поднялся изображать стоя, а удобно в венском стуле, нога за ногу:

– А зададимся вопросом: что бы произошло с дворцом, если б его не заняли нынешние организации? Толпа знала о близких отношениях Кшесинской к членам императорской фамилии, и толпа боялась, что этот дом может стать очагом реакции. Броневики и партийные организации в те дни спасли особняк от разгрома! Я пришёл сюда не для того, чтоб отрицать право собственности или выиграть дело в банальном смысле. Я – протестую против утверждения истца, будто революционные организации захватили дом незаконно. Такой захват не имел места. Кшесинская сама оставила свой дом на произвол судьбы.

– Неплохо, неплохо, – шевелил Ленин приплющенным носом.

Свои – пригляделись, а на чужой глаз жирно-округлое лицо Козловского могло бы показаться одной половиной упитанной задницы, к которой пристроили – чёрную щётку усов и очки. Но – какой деловой:

– Пусть истец докажет документами, что было нарушено право владения. Пусть истец докажет: сам факт владения Кшесинской с 27 февраля и последующие дни и факт нарушения этого владения революционными организациями. И только документально!

– Во-во! Замечательно! Пусть докажет документально! – встряхнулся Ленин с морщинками смеха. – А что скажет второй представитель ответчиков?

И у Козловского была манера говорить живая, быстрая, а у Богдатьева ещё огневей:

– Я полностью присоединяюсь к доводам господина Козловского. Броневой дивизион занял особняк по распоряжению революционной власти. В этот момент Кшесинская фактически уже и не владела особняком. Мы же поселились по приглашению броневиков, на что они имели полное революционное право. Самовольного захвата имущества тут нет, а есть вынужденное проживание за отсутствием других помещений. Оставаясь в плоскости факта: дом был занят также и по просьбе домашней прислуги, опасавшейся разгрома. Мы вселились на правах субарендаторов, приглашены фактически владельцем, бронедивизионом. Мы – не грабители, мы – крупная политическая организация. Нам совсем не до того, чтобы теперь охранять имущество балерины, которое и сегодня не гарантировано от ярости толпы. Нам не разрешено жить в доме Кшесинской, но и не запрещено. Как только Исполнительный Комитет Совета даст нам новое помещение – мы охотно выедем. Да пожалуйста, – чернокурчавый экспансивный Богдатьев подхватился со стула, – я лично могу выехать хоть сейчас. Но куда денется клуб военных организаций, насчитывающий три тысячи человек? Но куда денется агитаторская коллегия? И остающееся подразделение броневого дивизиона?

– Броневой дивизион оттуда уже выехал, – возмутился с кушетки судья Чистосердов.

– Нет, простите, он остался там.

– Нет, простите! – вскочил и Козловский, и надулся. – Он пребывает там, даже вывеска его висит, вы можете прийти проверить.

Ленин, оперевшись об оба колена, локти в стороны, заливался в мелкой дрожи, тряслась рыжеватая бородка:

– Ну хорошо, это вопрос второстепенный.

Оба сели. Агабабову:

– А что скажете вы?

– А я, – поднялся длинный мрачный Агабабов, – въехал по распоряжению Военной комиссии для реквизиции гаража балерины и её автомобилей. Но машин уже не оказалось, поставили революционные. А Кшесинская всё бросила – и весь дворец, и всю прислугу без провизии и без денег, – и броневой дивизион должен был кормить прислугу.

– Я решительно протестую! – взнегодовал подбоченный Хесин, меча подбодряющие взгляды. – Моя доверительница оставила и повара, и провизии на месяц. А неожиданные квартиранты всё это съели.

Богдатьев, рука ко рту, как артист подаёт «в сторону»:

– И выпили два ящика шампанского.

– Не знаю, не видел, – отрицал невозмутимый Агабабов.

– Это – тоже вопрос второстепенный, – присудил судья. – Но вот я, Хесин, прочёл вам три сенатских разъяснения. Вы говорите – вы сохранили имущество. Но охрана имущества не даёт права на имущество. Мало ли что говорит толпа – слухи о царской фаворитке, угрозы разгрома… Например, есть слухи, что вы привезли из Германии в дом моей доверительницы немецкое золото, я же этого не повторяю перед судом. – Голос всё-таки вздрагивал смехом. – Я апеллирую к законному порядку! Броневой дивизион не имел никакого приказания революционных властей занять особняк, это установлено фактически. Но дивизион уже уехал. И вы тоже – как въехали в один-два дня, так можете в один-два и выехать! Закон есть закон – и вы не можете им пренебрегать! А вы совершили беззаконие.

– Без-за-коние? – импульсивно вскочил Козловский и живо забегал по комнате, маленький, толстенький, по затоптанному, давно не натёртому паркету. – Здесь говорят о беззаконии? Да как вообще можно говорить о законном и незаконном в революции?? В разгар революции – кто думает о законности, когда сама революция по существовавшим к тому моменту законам является беззаконием, караемым смертной казнью? Революция и закон – понятия несовместимые! Да ваш сегодняшний суд, восприявший свою власть от Временного правительства, тоже являлся судом беззаконным, если в духе законов царского времени! Да по тому старому закону и само Временное правительство подлежит виселице!!

Ленин захохотал, схлопнул ладони над собой:

– Великолепно, Меч! Умри, лучше не скажешь!

– А какое право оно имело захватить Мариинский дворец? Зимний? – доколачивал Козловский. Как опытный юморист, он был почти совсем серьёзен. – Сейчас мы создаём новые формы общественной жизни, и закон может опираться только на общество, а не наоборот!

А Богдатьева и тем более не удержишь, вскочил и, добавляя к скандалу:

– В революцию законы создаёт улица! Настоящий творец права – улица!