– Ну что, Малыш, оклемался? – откуда-то сверху спросил веселый женский голос. Тимофей узнал его и сразу же все вспомнил. – Жить будешь.

Он не увидел, а скорее почувствовал возле себя большую миску с прохладной водой; постанывая от боли, привстал, потянулся к ней и стал жадно лакать. А когда миска с водой опустела, о нее звякнула и опустилась рядом другая, наполненная гречкой вперемешку с мелко нарезанной сосиской. Тимофей ткнулся в нее мордой, немного поел и почувствовал, что силы потихоньку возвращаются. Должно быть, и впрямь оклемался. Надо было разбираться, куда же его занесла нелегкая. А занесла она его, как оказалось, куда надо.

Поилица и кормилица стояла рядом и смотрела на Тимофея с доброй бабьей улыбкой, в которой он прочитал и сочувствие, и удовлетворенность его очевидным аппетитом, и обещание, что на улицу его не выбросят.

– Наелся, Малыш? Вкусно было?

Тимофей благодарно повел хвостом и подумал, что получил очередное неплохое имечко. Родился и пожил у хозяина с хозяйкой Тимофеем, в овощном к нему иначе как Кобеляха не обращались, в торговой халабуде стал Рыжиком, а теперь вот Малыш. Что ж, Малыш так Малыш. Он весело тявкнул, вскочил на ноги, но тут же заскулил от боли и поднял лапу.

Женщина присела на корточки и бережно дотронулась до больного места. Тимофей прикрыл глаза.

– Ладно, – сказала она, водя пальцем по распухшему суставу, – Миша придет с работы, посмотрит. А пока давай с друзьями знакомиться. Только чур не драться. – Она встала, подошла к двери и распахнула ее. – Ну, заходите, обормоты!

И тут же в комнату ворвались, словно ждали за дверью приглашения, два кобеля: один – большущий, с антрацитовой волнистой шерстью и огромными висячими ушами; другой – ростом чуть повыше Тимофея, светло-серый с большими черными пятнами, одно из которых, на морде, придавало ей удивительно хитрованский вид. Дружелюбно виляя хвостами, кобели подлетели к Тимофею и уткнулись в него носами, которые он немедленно опознал. Контакт, полный контакт состоялся.

В доме, где очутился Тимофей, царили любовь и взаимопонимание. Верховодила дородная Наталья Георгиевна. В бесконечном ряду значившихся на ее счету добрых дел главное место, бесспорно, занимала первая помощь бездомным, больным или покалеченным псам, находить которых у нее был особый талант. Она приносила их домой, как принесла Тимофея, отпаивала и откармливала, а лечил несчастных и убогих ветеринар Михаил, ее муж. Когда все хвори найденыша полностью пролечивались, его отдавали в хорошие руки, а Наталья Георгиевна нет-нет да навещала каждого из своих крестников, хотя набралось их уже несколько десятков.

А вот ризеншнауцер Лопух и беспородный хитрован Макс, которых она нашла полнейшими доходягами, в доме прижились, и передача даже в самые-самые хорошие руки им давно уже не грозила.

Что же до Тимофея, или Малыша, его еще предстояло привести в порядок, чем и занялся вернувшийся с работы Михаил. Как аккуратно и бережно он ни ощупывал лапу, Тимофей от боли взвизгнул и отдернул ее. Михаил обколол сустав и наложил лангетку, а на следующий день отвез Тимофея к себе в клинику и сделал рентген. Перелом оказался довольно серьезным, пес две недели ковылял на трех ногах, а когда кость кое-как срослась, продолжал беречь больную лапу и сильно хромал. Это и определило его положение в семье: Малыша жалели, кормили от пуза и ни в какие руки отдавать не собирались.

Между тем Тимофей нервничал. Из-за его хромоты Наталья Георгиевна с собаками далеко от дома не отходила, и он, ковыляя под окнами по затоптанному газону, искал и не находил инструкций свыше. Неужели о нем и его высокой миссии забыли? Почему? За что такое? А может, так и лучше – не пытаться сделать невозможное, а жить нормальной собачьей жизнью, простые радости которой он уже успел испытать…

И все-таки, терзаясь сомнениями и неизвестностью, Тимофей явно преувеличивал всемогущество и безграничную информированность лидеров собачьего мира. Если подумать: как им было в одночасье узнать, что их посланец, покалеченный пес-мессия оказался в доме Натальи Георгиевны и Михаила? После того как Тимофей, с трудом подымая заднюю лапу – опираться при этом всего на две было ужасно непривычно, – оставил первые свои метки на газоне, потребовалась минимум неделя, чтобы его сообщение достигло самого верха. Прибавьте еще неделю на прохождение обратного сигнала. Вот и получается, что никаких инструкций просто не могло быть – не радио же, не телеграмма. А когда письмо сверху наконец пришло, первым, что испытал Тимофей, было раздражение. Он даже недовольно, непочтительно рыкнул, прочитав метку.

«Скажите пожалуйста, они одобряют мой выбор. А что я мог выбирать, валяясь в крови, без сознания, с перебитой лапой?» И тут же раздражение сменилось радостью. О нем не забыли, в него продолжают верить, а главное – он получил право выполнять свою миссию в кругу друзей, а может статься, и единомышленников.

С самого начала Лопух и Макс отнеслись к Тимофею по-дружески, что, согласитесь, не так часто бывает и среди людей, и среди собак, тем более что старые питомцы Натальи Георгиевны и Михаила имели все основания испытывать к новичку определенную ревность. Жратвы всем троим наваливали поровну, каждому в свою миску. Обжоре Лопуху своей всегда не хватало, и он лез в миску Макса, который для виду ворчал, но подвигался. А вот на пайку Тимофея ни тот ни другой не покушались.

На улице же Лопух с Максом сразу оградили его прямо-таки великой китайской стеной от других собак, среди которых немало оказалось не просто недружелюбных, но и злобных. Конечно, Тимофей и на трех лапах сам сумел бы постоять за себя, но ему не пришлось этого делать. Достаточно было Лопуху обнажить клыки, и самые настырные кобели, желающие познакомиться с новичком и проверить его полномочия, ретировались, позорно поджав хвосты. А Макс с громким лаем преследовал отступающего неприятеля и оттеснял его со двора.