«Мы выжжем волка из твоего сердца…»

Такова была последняя цена — жизнь Фердайла. По словам Темного Лорда, лишь один мог выжить после снятия проклятья. Одно тело — одна душа.

Но готов ли он сделать и этот шаг тоже? Вопрос давил его своей тяжестью все последние дни. Неожиданно он почувствовал, что не так уж и тяготится своим нынешним заключением. Запертый в черепе Фердайла, он был лишен выбора. Сейчас он был просто шпионом и мог продумать свои действия позже, когда в его душе не будет таких противоречий.

Удовлетворенный таким решением, Могвид переключил внимание на мир вокруг Фердайла — хотя большую часть времени его брат проводил, бросая взгляды в сторону своей спутницы со снежно-белыми косами.

Торн, дочь старейшины силура, двигалась по проходу с непринужденной грацией. Могвид ощущал волчье желание своего брата, то, как слегка расширялись его ноздри, когда он вдыхал ее запах, и то, как билось его сердце и пульсировала кровь.

Торн, сама волк в душе, почувствовала внимание Фердайла. Она замедлила шаг, чтобы он мог догнать ее. В глазах Торн пылало невысказанное. Затем слова наполнили его голову, достигнув обоих разумов: «Я должна поговорить с тобой… Я должна сказать тебе кое-что…»

Могвид потерялся в ее чувствах: страх, гнев, стыд, сердечная боль, желание, отвечавшее желанию самого Фердайла.

— О чем? — спросил Фердайл вслух; его слова прозвучали отрывисто. Гнев брата ослепил Могвида не меньше, чем чувства Торн.

Могвид улыбнулся, глядя на двух бывших влюбленных, неспособных высказать то, что у них на сердце. Он наслаждался их страданиями. Фердайл продолжал терзаться все время их изгнания из Западных Пределов по решению отца Торн. Тогда Фердайл умолял ее пойти с ним, но она отказалась, отвернувшись от него.

Торн уловила гнев Фердайла, и он явно разжег ее собственный. В темноте ее глаза запылали ярче. Она продолжила говорить мысленно: «Что-то, что я должна была сказать прежде. Ты должен знать».

Фердайл не ответил. Гнев не давал ему говорить, а сердечная боль удерживала от того, чтобы поделиться своими сокровенными мыслями.

Торн продолжила: «Была причина, по которой я не ушла с тобой из леса». Она неожиданно отвела глаза и заговорила вслух:

— Я хотела… Я действительно хотела… но ты не оставил мне выбора.

— Я? — восклицание Фердайла привлекло внимание Мерика. Эльф оглянулся. Фердайл понизил голос:

— Я умолял тебя на коленях. Я бы сделал все что угодно, лишь бы ты была со мной. Как я мог не оставить тебе выбора?

Ярость вспыхнула в глазах Торн… и гордость.

— Ты оставил меня с ребенком.

Могвид вздрогнул от удивления; трудно сказать, была ли это его реакция или Фердайла, они оба споткнулись и схватились за стену. Фердайл выпрямился. Он взглянул Торн в глаза. «Ребенок?» — мысленно переспросил он.

Она кивнула, не отводя взгляда. Возник образ: необузданный малыш бежит сквозь деревья, его голова покрыта короной из перьев, а пушистый хвост флагом развевается за ним.

Торн заговорила вслух:

— Я назвала его Финч, зяблик. Он остался в лесу с другими детьми и немощными.

— У меня есть сын…

Фердайл был потрясен не меньше, чем Могвид.

«Сын… от союза в ту ночь, когда они были прокляты!»

Но удивление Фердайла прошло, сменившись вспышкой гнева:

— Почему ты не сказала мне?

— Я не знала… до тех пор, пока мой отец не вынес вам приговор, — она отвернулась от боли на лице Фердайла. — Затем стало слишком поздно. Вам пришлось покинуть лес. Я знала, что, если бы я рассказала тебе о ребенке, ты бы отказался уходить. Я не могла уйти с тобой… с растущим животом и ребенком, о котором вскоре пришлось бы заботиться, — она вновь посмотрела на Фердайла. В ее глазах светилось чувство стыда.

Фердайл наконец осознал ее боль.

— И ты была напугана, — пробормотал он. — Боялась за себя и своего ребенка.

— И за тебя, — добавила она шепотом. — Я знала, что ты не мог остаться, иначе ты бы превратился в волка, в дикого зверя, не помнящего о том, кто ты. Но как же это было больно — видеть, как ты уходишь, не зная о своем ребенке в моем чреве… а я не могу и слова тебе сказать.

Фердайл подошел к ней. Могвид чувствовал, как их сердца ищут друг друга. Образы порхали между ними — слишком быстро для разума, но не для сердца: в этот момент они разделяли жизнь друг друга, радости и горести. Это был величайший дар силура: общаться столь близко через мысли, воспоминания, чувства.