— Это она, это все она!.. — воскликнула Зоя Александровна, в изнеможении откидываясь на спинку кресла.

— Кто она? — вопросительно посмотрел на нее князь Василий.

— Александрина.

— Ты бредишь?

— Нет, далеко нет, не далее как вчера, он рассказал мне все.

Она передала мужу ее вчерашний разговор с сыном.

— Теперь я понимаю! — щелкнул князь ногтем. — Надо принять меры. Я соберу деньги и уплачу, хотя мне это будет очень трудно, но, или он женится на Ляховой, или я выгоню его из дома…

Зоя Александровна кинула на мужа умоляющий взгляд.

— Временно, но выгоню… — смягчился князь. — Если он явится в мое отсутствие, вы не должны принимать его, слышите?

— Слышу!

— Если вы не исполните, то будет хуже для него, — сделал он угрожающий жест.

Княгиня покорно опустила голову.

— Я должен сообщить вам еще худшее: его едва не выгнали из полка, я насилу спас, упросив командира уволить его по прошению, которого он не подавал, сказав ему, что я добуду на это согласие министра.

— За что? — простонала Зоя Александровна.

— Он подделал бланк своего товарища графа Потоцкого на вексель в десять тысяч рублей. Тот заплатил, но сообщил об этом командиру и офицерам. Полковник был сейчас у меня. Я отдал ему для передачи Потоцкому десять тысяч и умолял не доводить дело до офицерского суда. Сейчас поеду хлопотать у военного министра. Он, надеюсь, пожалеет мои седины, не допустить опозорить мое имя…

В голосе князя послышались слезы. Княгиня была бледна как полотно и еле сидела в кресле.

— Теперь, более чем когда либо, надо устроить скорее брак Софи с Путиловым, иначе, отдав почти триста тысяч, мы нищие, — сказал князь Василий, после некоторой паузы.

— Софи согласна, Путилов бывает часто. Я думаю, что это устроится. Время ли только теперь думать о свадьбе при таком несчастьи?

Зоя Александровна глубоко вздохнула.

— О делах, матушка, думать всегда время, — заметил князь Василий. — На княгиню Анну надежда плоха, она, кажется, не расположена помогать нам, с ней мы сыграли в пустую, а может быть мы устроим и сразу две свадьбы, Софи с Путиловым и Виктора и Ляховой.

— Его сиятельство князь Василий Васильевич просит пожаловать ваше сиятельство к себе, — доложил камердинер старого князя, входя в кабинет Виктора.

— Сейчас! — встрепенулся последний и невольная робость овладела им.

Все предположенные на досуге вопросы и ответы вылетели из головы, наступивший момент объяснения, хотя и далеко не неожиданный, заставил сильно забиться его сердце. Нервною походкою отправился он на половину старого князя и как-то невольно замедлил шаги перед дверью отцовского кабинета. Он нажал ручку двери, она медленно отворилась, он вошел.

Князь Василий сидел у письменного стола и, казалось, не заметил появления сына. Тот остановился у дверей и тихо кашлянул. Князь Василий обернулся.

— Это вы? Добро пожаловать! — сказал он голосом, в котором слышались металлические ноты.

Виктор подошел ближе к отцу.

— Вам, надеюсь, знакомы эти документы? — подал тот ему пачку векселей. — Возьмите и просмотрите, все ли тут? Чего вы боитесь? Надо было бояться выдавать их, — продолжал он, видя, что сын, совершенно растерявшись, стоит опустя руки.

Виктор, услыхав упрек в трусости, встрепенулся, взял документы и стал их просматривать.

— Все! — сухим голосом сказал он через несколько минут.

— Я вас поправлю, есть еще один, который погубил вашу военную карьеру. По нему заплатил граф Потоцкий, а ему я, — подал князь Василий сыну вексель в десять тысяч рублей с подложным бланком графа. Виктор взял его, подержал почти бессознательно в руках и возвратил отцу.

— Что же вы, князь, на все это скажете? — уставился на него отец.

Виктор молчал.

— Я жду, хотя понимаю, что таким поступкам, марающим честь и доброе имя, нет оправдания.

Сын вспыхнул.

— Ошибаетесь, отец мой, у меня есть оправдание, но оно вместе с тем и ваше обвинение, я истратил все эти деньги на девушку, которую вы лишили состояния и крова, а я чести и доброго имени, сто тысяч рублей, завещанных словесно на одре смерти моим дядей, князем Иваном, его побочной дочери Александре Яковлевне Гариновой, она получила сполна. Остальное пошло также на нее и явилось лишь небольшим вознаграждением за то унижение, которое она терпела в доме ее ближайших родственников, в нашем доме.