– Верно, они должны были сделать это, чтобы провести сканирование мозга. Врачи собирались проследить направление пули, ее траекторию в мозгу.

– Допустим. Тогда куда девалась серьга в виде крестика, которую Глория носила в левом ухе? В списке ее нет.

Грасиэла перебила его:

– Она не надела крестик в тот вечер. Я до сих пор думаю, что это очень странно. Как будто на свое несчастье она не нацепила эту серьгу, потому что это был ее талисман. Глория надевала ее каждый день.

– То есть предмет личного значения, – прокомментировал Маккалеб. – Но откуда ты знаешь, что в тот вечер твоя сестра не надела эту серьгу?

– Потому что, когда в полиции мне вернули ее вещи – ну, часы, кольца, серьги, – этой сережки среди них не было. Значит, она ее не надела.

– Ты уверена? На пленке серьга на месте.

– На какой пленке? – спросила Грасиэла.

– Той, что была снята камерой в магазине. Грасиэла какое-то время молчала.

Потом ее голос послышался снова:

– Но этого не может быть. Я нашла серьгу в ее шкатулке для украшений. Я отдала все в похоронное бюро. Ну чтобы ее похоронили с этой серьгой.

Теперь настала очередь Терри помолчать, чтобы попытаться связать все концы.

– А не могло быть у Глории второй такой же сережки? Я ничего не понимаю в украшениях, но обычно серьги продаются парами.

– Ой, ну конечно, ты прав. Я об этом не подумала.

– И та, что ты нашла в шкатулке, была второй.

Маккалеб почувствовал, как у него внутри что-то заныло: он сразу узнал это ощущение предчувствия, которого давно не испытывал.

– Тогда, наверное. – Грасиэла запнулась. – Если в магазине серьга была на ней, то куда она подевалась?

– Вот это я и хочу выяснить.

– А это имеет какое-нибудь значение теперь? – спросила Грасиэла упавшим голосом.

Маккалеб довольно долго молчал, обдумывая, как лучше ответить на этот вопрос. Потом все-таки пришел к выводу, что его размышления мало что объяснят девушке в данный момент. И он просто сказал:

– Это один из тех вопросов в деле, который остается без ответа. А я хочу на него ответить. Скажи мне вот что: это была серьга в виде клипсы, которую просто защелкиваешь на мочке, или на ней была застежка, которая вставляется в дырку и защелкивается, чтобы серьга не выпала? Ты понимаешь, о чем я говорю? На видеопленке этого не видно.

– Ну да. Кажется, там была застежка – как на большинстве серег, – которую надо защелкнуть, вставив в ухо. Такую сережку просто так не потеряешь.

Пока Грасиэла говорила, Маккалеб просматривал отчеты врачей скорой помощи. Он пробежался пальцами по списку данных, пока не дошел до имен медиков и номера бригады. Именно они осматривали и перевозили Глорию.

– Пожалуй, я вернусь к работе, – сказал Терри. – А как насчет завтра? Наши планы в силе?

– Да, все в силе. М-м. Терри.

– Да?

– Ты видел видеозапись из магазина? Я хочу сказать, ты все видел? Даже как Глорию.

Маккалеб не дал ей договорить.

– Да, – произнес он очень ровным голосом. – Я должен был просмотреть все.

– Ей было.Она испугалась?

– Нет, Грасиэла. Все произошло мгновенно. Она даже не видела, что к ней кто-то приблизился.

– Наверное, это хорошо.

– Думаю, что да. Послушай, ты как, ничего?

– Со мной все в порядке, – тихо сказала Грасиэла.

– Я очень рад. Значит, до завтра.

Работники, перевозившие Глорию, работали на станции скорой помощи № 76. Маккалеб позвонил по указанному телефону, но выяснилось, что у бригады, которая работала двадцать второго января, были выходные до воскресенья. Впрочем, дежурный уверил Терри, что, согласно распоряжению департамента, ответственного за так называемые «криминальные выезды», любая вещь, принадлежавшая жертве и оставленная на носилках или найденная в самой машине скорой помощи, передавалась в ведомство полиции. Это означало, что если нечто потерялось при перевозке тела Глории Торрес, то в отчете по убийству должно иметься донесение о приеме данной вещи-собственности от медиков. Но такого донесения не было. Серьга в виде крестика нигде не упоминалась.

Страшная истина, в которую тайно, но твердо верил сейчас Маккалеб, заключалась в том, что, нося в грудной клетке чужое сердце, он был спасен по ошибке. Лучше бы на его месте оказался кто-нибудь другой – так он считал. За долгие недели и месяцы, пока он ждал подходящего для его организма сердца, он полностью подготовился к концу своей жизни. Маккалеб воспринимал смерть так тривиальное явление, некую неизбежность. Он давно перестал верить в Бога, ибо ужасы, которые ему пришлось видеть и документально фиксировать, мало-помалу высосали из него остатки веры до последней капли. Единственное, во что он верил искренне и безоговорочно, это что пределов для зла, совершаемого людьми, не существует; что зло безгранично. И в последние, как ему казалось, дни его жизни, когда его собственное сердце трепыхалось в груди из последних сил, Маккалеб даже не пытался в отчаянии хвататься за утерянную веру в надежде как-то унять страх перед неизведанным. Вместо этого он примирился с тем, что это конец, что его ждет Ничто. Он был готов к этому.