Тем временем меня начал прошибать пот, в горле полыхало — по дороге, наверно, перебрал наркоты, — и я взял его за руку. Ничего такого, просто чтоб не упасть.

— Ну ради дружбы, — сказал я. — Ради Николь. Мне срочно нужна передышка, или придется уйти под землю и доживать свои дни на свалке.

(И вот, пожалуйста, посмотрите, где я сейчас? По колено в отбросах, болтаю с вами.)

Конечно, поминать сестру было подло с моей стороны — тем более что я задолжал ей кучу денег, — но поминать подземку еще подлее. Шадрах по сей день терзался кошмарами из прошлой жизни среди придурков и чудиков и вездесущего неистребимого кап-кап-кап в коридорах.

Взгляд собеседника остекленел, в лице не осталось ни кровинки, а руки так сильно вцепились в перила, что даже костяшки побелели. И вдруг подумалось: он же видит во мне Николь!

Ну, я ведь не каменный. Смотрю, совсем Шадрах расклеился, а глаза у него стали такие несчастные, что мое сердце не выдержало.

— Ладно, друг. Проехали. Что-нибудь придумаю. Ты же меня знаешь. Не вопрос.

Он пристально впился в меня своими серыми глазами, а потом выдохнул тяжело, так что плечи ссутулились и голова поникла. Шадрах очень серьезно уставился на свои сандалии на липучках, словно заправский ортопед.

— Значит, Квина захотел, — произнес он. — Тогда обещай для начала, что все останется между нами — причем до гроба. Если пронюхают, что Квин принял кого-нибудь вроде тебя, тут же налетят полоумные и весь город перекопают, лишь бы его найти.

«Вроде тебя» прозвучало обидно, но я сказал просто:

— Мне и рассказать-то некому. Сам побираюсь на каждую новую голо. Я одинок в этом мире. Люди шарахаются. Квин бы мог меня с ними сблизить.

— Знаю, — ответил Шадрах немного печально, как мне почудилось.

— Тогда колись, — оживился я. — Куда идти-то?

— Только скажи, что это я тебя послал. — Он ткнул в меня пальцем. — И что просто хочешь купить суриката.

— Не знал, что вы с Квином такие кореша, — присвистнул я, да так громко, что парочка полисменов Канала покосилась, будто заприметила идиота.

— Тише, не ори, — шикнул Шадрах. — Тебе надо на запад, по эскалаторам со стороны Канала, пока не увидишь фонари на улице Меркадо. Перед ней будет переулок. Иди по нему. В конце — похоже на тупик, помойки там и разный мусор, что набросали за десять веков. Так вот, не верь. Закрой глаза… это голо, сразу за ней найдешь Квина. Шагай насквозь, не думай.

— Вот спасибо-то. — У меня даже сердце заколотилось в три раза быстрее. — Обязательно передам привет Николь.

Глаза у него расширились, заблестели, на губах затеплилась улыбка, которая тут же погасла. Но я-то заметил, и он это понял.

— Ты там поосторожнее, — произнес Шадрах таким странным тоном, что у меня по спине зигзагами побежали мурашки. — Квин малость… не в себе, — добавил он, пожимая мне руку. — Заходи, когда все кончится. Главное, Николас, помни: не вздумай с ним пререкаться из-за цены.

А потом он ушел, такими большими, уверенными шагами, прочь от меня и доков, даже «пока» не бросил и не дал сказать спасибо, словно я ущербный и чем-то ему не угодил. Грустно стало. И гнусно. Потому что это ж я всегда говорил, что Шадрах того, даже когда они с сестрой крутили любовь.

Да уж, Шадрах и Николь. Бывали и у меня связи, но чтобы Такое, Настоящее?.. Все эти юные голубки, гуляющие по районам-без-наркоты, все эти парочки, которые спариваются на тенистых берегах каналов, разве представляют они, что значит любить без памяти? Пожалуй, сама Николь этого не знала. А вот Шадрах… Я думал, мужик отдаст концы, когда сестра его бросила. Думал, усохнет, как лист. Да он и усох бы, если бы не вышел на Квина и тот не поднял его из мертвых.

А, вам интересно, чем занимается Квин? (Можно подумать, человек, стоящий по горло в отбросах, имеет право на любопытство. Но раз уж вы задали вопрос, я отвечу.) Квин делает живчиков. Он создает или тварей, которые были на Земле раньше, а теперь их не осталось (тигров, овец, летучих мышей, слонов, дельфинов, альбатросов, чаек, броненосцев, темных приморских овсянок), или тех, которые существовали только в мифах, на плоских массмедиа либо в голах (Бармоглотов, Гринчей, Ганеш, Кукловодов, Снарков), или же тварей, что вообще не жили на свете, покуда Квин их не создал (жукочервей, угрекоз, верблюдообезьян).

Однако самое-самое лучшее, не просто Живое, а Живейшее из Искусств, если спросите меня, это его способность исправлять уже существующих. Вот, например, сурикаты с противопоставленными большими пальцами. Сурикаты Квина — это как древние Стради-вариантные скрипки, каждая — совершенство и каждая идеально отличается от других. Такие и достаются одним богатеньким, правда, не за деньги, нет, за деньги он якобы работать не будет, только за особые услуги. А вот за какие и во что это выльется — никто не скажет. Ходят слухи, вроде бы поначалу он ассистировал при государственно-финансируемых проектах по искусственному оплодотворению, еще до распада правительства, но ничего конкретного про его прошлое неизвестно.