Шрифт:
Читая цикл «Россия», Сергей говорит:
— Ага, взялся за ум!
Однако из всего цикла ему нравится только третье стихотворение:
Еще задорным мальчикомТебя любил и понимал,Но ты была мне мачехойВ романовские времена…(Там же.)
Прочитав это четверостишие, он снова начинает критиковать, на этот раз суровей. В дверь стучится Грузинов, я впускаю его и закрываю дверь на задвижку.
— Исповедуешь? — спрашивает Иван Есенина.
— Лентяй! — восклицает по моему адресу Сергей.
— Но я ж….
— В поэзии, как на войне, надо кровь проливать! — перебивает меня Есенин.
— Но я же, Сережа… — повторяю я. Однако он опять не дает закончить.
— Ладно! — и обращается к Грузинову: — Что со статьей?
— Дам! О влиянии образа на современную поэзию.
— Органического!
— Понятно! И докажу, что некоторые поэты и на свет не родились бы, если б не твоя муза!
— Только полегче и потоньше! — предупреждает Сергей.
— Дипломатии мне не учиться!
— И посерьезней! Не так, как в «Гостинице».»
После этого Есенин спрашивает, что мне ответили остальные имажинисты. Когда я дохожу до Шершеневича, он говорит:
— Я лучше ему напишу.
Я протягиваю Сергею пол-листа чистой бумаги. Он пишет чернильным карандашом:
«Милый Вадим! Дай, пожалуйста, статью о совр (сменных) сти(хах), искус (стве) и стихи для журнала «Вольнодумец».
Любящий тебя
Сергей».
11/IV-24.
Вечером я прочитал по телефону эту записку Шершеневичу.
— Передай Сереже, — сказал Вадим, — напишу статью, все вольнодумцы облизнутся. А за стихами можно в любой день прислать!
Есенин уехал в Ленинград, и я узнал о его выступлении в зале Ф. Лассаля (бывшей городской думе) из писем членов «Воинствующего ордена имажинистов» (В. Эрлиха, В. Ричиотти, Г. Шмерельсона). Сергей пытался говорить о «мерзости в литературе», сделать «Вызов непопутчикам» и, кстати, во всеуслышание объявить о «Вольнодумце». Но его речь не имела того успеха, на который он рассчитывал, и, наоборот, чтение стихов было встречено грандиозной овацией.
Рассказал ли Сергей о «Вольнодумце» ленинградским имажинистам? Как сообщил мне Вольф Эрлих, Есенин говорил ему о затеваемом журнале, но без особых подробностей. Может быть, это происходило потому, что сами ленинградские имажинисты собирались издавать свой журнал: «Необычайное свидание друзей».
Однако, вернувшись в Москву, Сергей объяснил, что договорился кое с кем в Ленинграде, например, с Николаем Никитиным. Он продолжал встречаться с намеченными им литераторами в Москве и в первую очередь с Маяковским. Говорил ли он с Владимиром Владимировичем о «Вольнодумце», долгое время мне оставалось неизвестным. В 1929 году федерация писателей выбрала бюро выступлений писателей и поэтов, куда вошли В. В. Маяковский, А. С. Серафимович и пишущий эти строки (секретарь). Как-то Владимир Владимирович зашел в федерацию, чтобы утвердить фамилии выступающих поэтов. Я завел с ним разговор о Есенине и спросил, не приходилось ли Маяковскому слышать о «Вольнодумце». Оказывается, Сергей не говорил ему об этом.
— В двадцать четвертом году вы встречались с Есениным не только в Москве, — сказал я Маяковскому. — Может быть, у вас с ним был разговор в Тифлисе?
— Мы встретились там один раз мимоходом, Матвей, — ответил он. — О «Вольнодумце» не говорили.
(Между прочим, этот ответ Владимира Владимировича рисует в странном свете утверждение Н. Вержбицкого о том, что он с Есениным и Маяковским ходили в тифлисские серные бани, в подвальчик «Симпатия», на гору Давида (Мтацминда), что Маяковский с Есениным разговаривали о загранице, спорили о поэзии, и за одну остроту Сергея Владимир Владимирович его поцеловал). [89]
89
Николай Вержбицкий. Встречи с Есениным. Изд-во «Заря Востока», стр. 11–17
23
Четвертый номер «Гостиницы». Ликвидация «Ассоциации вольнодумцев». Кафе «Калоша».
Борис Пильняк. Ошибка П. Ф. Юшина. О военной службе Есенина.
Роспуск имажинистов. Письмо в «Новый зритель» и его подоплека
Есенин после ссоры с Мариенгофом не дал своих стихов в четвертый номер «Гостиницы». На заседании «Ордена» было решено, что журнал, как и сборники, будет редактировать коллегия. В нее избрали Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова. Правое крыло явно теряло свое влияние. Грузинов сказал, чтоб я приготовил мою фотографию:
Анатолий хочет поместить портреты всех имажинистов.
— Надо бы дать портрет Есенина! — сказал я.
— А где его поместить? — спросил Иван. — Ведь стихов Сергея нет!
— Напиши о нем статью!
— Ладно! Поставлю вопрос на коллегии!
— Ставь! С Вадимом я потолкую!
Шершеневич согласился с моим предложением, но когда этот вопрос возник на коллегии, Мариенгоф заупрямился.
После выхода четвертого номера Грузинов ругался:
— Банный номер! Настоящий банный номер!