– Совпадение, - сказал Гена.
– Подумай сам, Володя, ты же ученый.

– И потому должен бояться предположений?

– Каких предположений?
– закричал я. Конечно, у Володи уже появилась идея, и я даже начал понимать какая, но это было невозможно, Арктур не мог, не должен был звучать!

– Володя считает, - сказал Гена, - что звуковой спектр Арктура имеет искусственное происхождение.

– А что?
– с вызовом сказал Бугров.
– Ряд простых чисел - не убедительно? Сережа, убедительно или нет?

Я промолчал. Дай мне прийти в себя, Володя. Искусственные сигналы… Нет, это слишком. Почему? Только потому, что никто еще не имел дела с такими сигналами? Поддаться соблазну красивой гипотезы легко. Вот ведь, когда открыли пульсары, тоже считали, что их сигналы искусственные. Оказалось - нет. Но сигналы пульсаров всего лишь строго периодичны, а здесь ряд простых чисел…

– Временные вариации, - подумал я вслух.

– Рерно.
– Володя широко улыбнулся.
– Если сигнал разумен, он должен меняться со временем, должен быть модулирован. Зачем мы спорим? Небо чисто, и звезды рядом. Будем слушать напрямую. Я пойду в павильон. Выход из космофона, Сережа, дам на внешний динамик, вы услышите.

Бугров вышел, не обернувшись, будто боялся, что его задержат, не позволят уйти, не дадут слушать звезды. Мы с Геной сидели молча, а потом динамик зашипел, и голос Володи сказал:.

– Арктур. Он сегодня какой-то необыкновенный, - легкий смешок, - Или у меня настроение такое? Арктур, альфа Волопаса. Включаю аппарат, ребята. Частота двести семьдесят герц. Слушайте…

Молчание. И чистая нота, будто звук кларнета, нет - электронного органа. Кристально чистая нота - без обертонов.

Звук ослаб, потом опять стал громче, я подумал, что это Володя манипулирует с усилителем.

– Что ты там крутишь?
– спросил я.

Володя не мог слышать вопроса, но будто почувствовал его.

Наверно, понял, о чем мы здесь думаем. Сказал:

– Я не кручу, ребята. Я сижу тихо, очень тихо. Это там…

Звук затрепетал. Ослабевал и наливался силой, будто верхняя нота, взятая неопытным певцом.

– Амплитудная модуляция, - сказал Гена.

– Значит, так?
– вырвалось у меня.
– Значит, это они?

Гена не ответил, смотрел в динамик, как в экран телевизора.

Далекая песня Арктура становилась все отчетливее. Звук вибрировал и замирал, возвышался до крика и затухал до едва слышного шепота. И я знал, что это не Володя возится с усилителем, что это там…

И Чемоданчик уложили за несколько минут. Володя принес километровую бобину с пленкой, затолкал ее на самое дно. Сверху легли регистрограммы - звуковые спектры восьмидесяти девяти самых ярких звезд, все, что мы успели сделать за Шесть ночей.

– Порядок, - равнодушно сказал шофер Толя.
– Пойду погляжу, как там маслопровод.

“Газик” стоял около метеостанции. Дождь, прошедший ночью, смыл с его боков дорожную грязь, и солнце десятками бликов отражалось от стекол и металлических бортов.

– Посидим, - сказал Володя и уселся прямо на мокрую землю. Я опустился на чемодан.

– Помогу Анатолию, - сказал Гена и тоже полез под машину.

Володя смотрел на меня, улыбался, и я не знал, грустно мне или хорошо. Не хотелось уезжать, тем более теперь, когда я уже все знал, когда все события прошедшего года встали на свои места, получили объяснение.

Мы работали с вечера до утра. Маленький двадцатисантиметровый “Максутов” пялил в небо круглый глаз, и в окуляре появлялись звезды. Самую яркую из них я наводил на крест нитей, и Володя, сидевший на корточках перед космофоном, говорил:

– Готово.

Мы слушали звезды. Мы могли бы слушать каждую звезду неделю или год, но ровно через десять минут Гена, невидимый в темноте, выключал магнитофон, и все начиналось сначала.

Утром у меня колотилось сердце, не хватало воздуха, я лежал и делал вид, что сплю, Володя делал вид, будто ничего не замечает, а Гена ворчал и ходил снимать ленты с самописцев, потому что после нашего отъезда на станцию придут люди, которые действительно станут заниматься космическими лучами, а не решать психологические проблемы или слушать звезды.

Однажды за обедом я потребовал объяснений. Напомнил Гене его слова, Володе - его недомолвки, заявил, что и сам догадываюсь кое о чем. Бугров поперхнулся, посмотрел на Гену грозным взглядом, потом сказал;

– Ладно… Теперь можно.

И я узнал. Неизвестно кому принадлежала идея. Она была стара как мир: чтобы научиться плавать, нужно войти в воду.

Чтобы стать ученым, нужно не только знать свое дело, нужно уметь думать, нужно гореть. Нужна мечта, идеал, такой, что для его достижения человек может выложиться весь, до последней молекулы. И тогда в университет пошли письма из разных концов страны. Письма были настоящими, изменился только канал передачи - на самом деле все письма были адресованы солидному научному журналу. Письма стали тестом - с их помощью студенты проверялись на мечту.