Тут я вспомнил, что видел этого человека в конторе по консолидации, у своего шефа. Это главный юрист Центра биологических перемещений!… Сердце мое забилось сильнее.

– Что для этого нужно?
– спросил Рудольф.

– Ваше согласие на операцию.

– И больше ничего?
– Полетт вышла из-за мольберта.

– В настоящее время ничего. Вы заключите договор на свое наследство.

– Но, спасая моему свекру жизнь, вы лишаете нас наследства, а себя - гонорара,- напомнила Полетт.

– У нас уже имеется свидетельство о смерти Тирбаха, составленное по всем правилам.

– Ах, вы уже все продумали!
– Полетт приблизилась к Варлею.- Но что это даст? Станет ли отец Рудольфа полноценным, неизвестно, а мы, без сомнения, потеряем миллион.

– Любимая жена Эдварда и наследница его миллиардов наотрез отказалась от пересадки. А вы, будучи в опале, отдаете последнее. Эти факты способны сильно повлиять на симпатии старого Тирбаха.

– О чем вы спорите?
– раздался голос Рудольфа.- При чем здесь деньги, когда речь идет о жизни отца?!

– Господин Тирбах, для утверждения соглашения нам необходимо поехать в Делинджер,- предложил Варлей.

– Сколько времени это займет?
– опять выступила вперед Полетт.

– За неделю управимся.

– А не могли бы вы оформить соглашение здесь?
– спросила Полетт.- Дело в том, что у Руди выпускные экзамены. Поездка может все сорвать.

– Пока мы должны избегать всякой огласки… А здесь…

Я понял, что пришла моя очередь вступить в разговор:

– Дорогой Рудольф, я могу быть твоим поверенным во всех делах.

После обсуждения этого предложения Рудольф выдал мне доверенность на полномочное ведение переговоров и на подписание соглашения о приживлении Эдварду Тирбаху головы донора.

Варлей не торопился расстаться с молодым Тирбахом. Но заговорить с ним при мне не решался. Я догадался, что могу быть посвященным в какую-то тайну, и не отходил от Рудольфа ни на шаг.

Увидев тщетность своих намерений остаться с Рудольфом наедине, Варлей наконец выдавил:

– Господин Тирбах, я хотел бы поговорить с вами еще об одном обстоятельстве…

– Я вас слушаю.

– Видите ли, у нас нет уверенности в благополучном исходе операции… Впрочем, вашему отцу нечего терять… Поэтому до того, пока не станет все ясно, о пересадке никому не должно быть известно.

– Согласен, господин Варлей, мы будем молчать,- как-то буднично пообещал Рудольф, и все поняли, что эти слова сильнее самых торжественных клятв.

Я сообразил, что могу использовать этот факт для укрепления своих позиций. Обронив ненароком фразу о том, что мне тоже пора на родину, я ждал каких-то ходов со стороны Варлея, и не ошибся.

Он предложил мне возвращаться вместе и, получив мое согласие, заказал два билета на самолет.

В машине по дороге в аэропорт я как бы между прочим обронил:

– Как удачно вы, господин Варлей, явились со своим известием о старом Тирбахе. До вас я не знал, что делать со своим газетным очерком. А вы сразу сняли все проблемы.

– Вы журналист?
– удивился Варлей.

– Да, из “Фурора”…

И я как можно бесхитростнее поведал ему о своих авторских затруднениях…

– Теперь я напишу как есть.

– А не лучше ли воздержаться от публикации?
– Варлей глядел на меня маленькими настороженными глазками.- Тирбах заменит себе интеллект, он узнает о поступке Рудольфа, и, надеюсь, их отношения наладятся сами собой.

Я не согласился с ним:

– Тут важен общественный резонанс. Семейный конфликт Тирбахов типичен для наших деловых кругов. Достойной сферой деятельности для них является только бизнес. Он дает все: богатство, известность, власть… Тирбах-старший отрицает искусство!

Дескать, этим можно заниматься между делом. А если у сына призвание к искусству? Тут есть над чем поразмыслить.

В самолете Варлей попросил стюардессу принести французский коньяк и заговорил:

– Господин Елоу, нам надо решить один вопрос… Поговорим без обиняков, как деловые люди…

– Я догадываюсь о ваших проблемах, господин Варлей. Руководство Биоцентра не заинтересовано в преждевременной рекламе этой операции, так как неудача может надолго задержать ее внедрение в клиническую практику. Не так ли?