– Похоже, у нас будут гости, Рома.

Доктор покосился на прислоненное к палатке ружье и ничего не ответил. Колокольчики шли прямо на нас, и я тщетно пытался разобрать, сколько их, пока в сумерках не обрисовались силуэты человека и двух оленей.

Оставив оленей поодаль, человек не спеша и как-то по-хозяйски подошел к костру, молча уселся на землю. Достал из-за пазухи трубку, прикурил от головешки. Так же молча, не глядя на нас, полностью погрузился в курение. Это был пожилой ненец лет пятидесяти, одетый в летнюю потрепанную малицу, сверкающие на коленях штаны из ровдуги [Замша из оленьей шкуры.] и облысевшие от возраста пимы. Лицо его, усталое и морщинистое, излучало наслаждение, глаза сошлись в узенькие щелочки; весь мир, казалось, сосредоточился для него в трубке, исторгавшей клубы черного и довольно зловонного дыма.

Мы переглянулись с доктором. Северный этикет нам был немного знаком: сперва угощение, потом беседа. Роман указал взглядом на уху, и я разлил ее на троих - доктору и ненцу в миски, себе в крышку от котелка. Ни слова не говоря, подал гостю уху, пододвинул хлеб, чеснок.

Ненец так же молча принял миску, зачерпнул ложкой, попробовал… и звучно сплюнул в сторону. Затем встал, отошел на несколько шагов и выплеснул содержимое миски. Вернулся. Сел. И с брезгливостью произнес:

– Сяторей [Щука (ненец.).]. Не рыба.

Я разозлился, на мой вкус уха получилась отменная, но спорить не стал -человек прямодушно высказал свое мнение, что ж теперь…

Пока мы с Романом ели уху, ненец терпеливо и задумчиво жевал хлеб с чесноком, храня молчание, и оживился, только когда заварился чай.

За чаем и познакомились; выяснилось: наш ночной гость оленевод, пасет с бригадой большое колхозное стадо где-то здесь, на севере Канина, и зовут его Николай Апицын.

– Отчего же у тебя фамилия русская?
– поинтересовался доктор.

– Почему русская,-не согласился Николай.-От Апицы идем, из рода Вэры. Ученый из Ленинграда приезжал, говорил, еще четыреста лет назад писали: был на Канине ненец Агаща…

Еще минут двадцать Апицын, в котором проснулась словоохотливость, рассказывал о своих предках, и вдруг безо всякой видимой причины заявил:

– Зря сюда приехали. Плохое место. Болота. Гнус. Холодно.

– Чем же плохо?
– рассудительно возразил доктор.-От гнуса мазь есть. Костюмы у нас теплые. Палатка. Дров много. В озере рыба.

– Хо! Разве сяторей - рыба? В ручье есть рыба, правда. Хариус. Но его тру-удно поймать. Сильно осторожная рыба.

Я обрадовался: - Ну вот, даже хариус водится! Мы здесь отлично отдохнем.

Апицын снова замолчал, смиряясь, судя по всему, с тем, что место нам все равно нравится. Затем с явной неохотой уступил:

– Отдыхайте. Только уходить от Харьюзового ручья не надо.

– Почему это не надо?
– начал заводиться я. Что это за дела: пришел, уху охаял, а теперь с места согнать пытается.-Захотим, на другой ручей пойдем.

– Не надо уходить далеко,-повторил Апицын.

– Но почему?!

– Сиртя тут живут…-неохотно пробормотал ненец.

– Сиртя?
– переспросил Роман. Он, как и я, слышал это слово впервые.-А это что еще такое?

– Маленькие люди такие. Шаманы. Сильные шаманы. Выдутана[У ненцев шаман высшей категории. Выдутана лечили тяжелобольных, предсказывали будущее. Камлание выдутана сопровождалось невероятйыми трюками, например, они якобы могли протыкать себя хореем.].

– Сказка,- фыркнул доктор.

– Как сказка! Сиртя раньше много было в тундре, тысячи. Сейчас совсем мало. Однако, есть. Ненцы к ним иногда ходят, когда болеют. Или когда про завтра спросить надо.

– Значит, сиртя людям помогают?
– зацепился дотошный Роман.

– Прмогают, помогают…

– Так отчего же место, где живут эти сиртя, плохое?

Ненец смутился: - Говорят так… Олень туда не ходит, ягель не растет вокруг сиртямя [Чум сиртя (ненец.).]. Если человек без дела придет, помереть может. Подальше от сиртя надо ходить.

Чего-то не договаривал Апицын, темнил.

– Ну а сам ты зачем в эти “плохие” места пришел? Просто так, что ли?

– Зачем просто так. Хэхэ пришел проведать,-сообщил Апицын и снова принялся набивать трубку.

Что означает “хэхэ”, я понятия не имел. Даже не был уверен, что оленевод просто не морочил нам головы. Но Апицын произнес “хэхэ” как нечто само собой разумеющееся, и невеждой показаться мне не хотелось.

– И далеко еще идти?
– решил задать я наводящий вопрос.- Вон уже море. Или заблудился?