Пятеро. Меньше — никак, потому что Его треклятая Светлость герцог Беневентский никогда и никуда не ходит и не ездит один. Ему положение не позволяет. Даже в гости к новообретенной родне — только с положенным хвостом наперевес. Как какая-нибудь мелкая горная шушера, те и на двор ночью без сопровождения не выйдут, невместно.

Всех пятерых знал в лицо, о троих даже какие-то подробности — впрочем, не больше, чем та сомнительная часть Орлеана, которой есть дело до «Зайца» и его посетителей. Выбирать и раздумывать было некогда, времени в обрез: невесть кто наступает на пятки.

Взял людей, тут же пошел, сделал дело — и удирай как побыстрее. Отходные пути подготовлены еще давно. И в Лион, и в Арморику, и в Данию. На выбор. Куда получится. Да и перескочить с одной дорожки на другую всегда можно. Главное — выбраться из Орлеана. Чертова столица — то не войдешь в нее, то не выйдешь. Кто там говорит про широкую торную тропу греха? Или брешут, или убийство ромского посла — исключительно праведное деяние…

Домой попасть не получилось. Да что там домой… в город поди попади. Только проехали Лисьими воротами, так доброе утро — засада. И если бы не сведения о пропавших гонцах, так не сторожился бы и вляпался бы по уши. Потому что подготовились хорошо… Едешь себе, не свистишь, а у телеги впереди обвязка подалась, мешки с черт его знает чем на улицу посыпались, ты, конечно, в сторону прибираешь, чтобы под все это не попасть — но опасности явно нет, да и дорога не перегорожена, просто неудобно… прибираешь в сторону, а там проулок, а в проулке ждут уже. Ловкие ребята. Он Гордону и «вперед» скомандовать успел и тот даже послушался — а его все же с коня сдернули, достали. Что выручило, что нужны были живыми. Оба. И только живыми. И целыми. Потому что в самом начале, хотели бы убить или остановить надежно — достали бы.

Самое возмутительное — невесть кто. Не альбийцы, вроде, не люди Клода, не люди посла… Орлеанцы, но в Орлеане всякой твари по паре, и нанять эту пару, и три пары, может кто угодно. А выяснять было недосуг — тут бы ноги унести. Унес — сначала верхом, потом крышами, задворками, проулками и огородами. С тем, что при себе было, то есть, почти ни с чем, но это дело наживное.

В город, конечно, пробрался. Смех и грех — переодевшись торговкой овощами из ближайшего предместья, и хорошо, что предместья эти все знакомы наизусть, и говорить как местные давно привык. Тележку добыл, овощи, все как полагается… и вспомнил свои давешние издевательства на пару с Жаном. Устыдился даже — это им было весело, а жертвам шуточек? Бедную торговку, даже такую здоровенную, всякий обидеть норовит: стражник денег хочет, проезжающий мимо дворянчик грязью обдал, с дороги пару раз столкнули, воришка луковицу схватил — и деру… А поблизости рынка мелкий альбиец, смутно знакомый — из посольских, — уставился так, словно прямо сейчас под венец готов тащить… зараза! Так глазами и ест. Зато в тележку, под лук и капусту, никто заглядывать не стал. Повезло. Все под юбку норовили…

Пока до «Зайца» добрался, все на свете проклял и род мужской возненавидеть успел. А женщины эти всю жизнь так живут, страшно подумать. Чем «Заяц» опять же хорош — там видали всякое. И его самого видали всяким. Хозяин, конечно, с людьми прево дружбу водит, но какое им дело до очередной затеи Джеймса Хейлза? Это пусть у городской стражи голова болит, если после прошлого случая уже перестала.

Там же и узнал, что ищут. Неизвестно кто. Только подтвердили — и не свита Клода, и не толедцы, и не альбийцы. Местные какие-то, вроде бы из тех, что служат орлеанским негоциантам. Чертовщина, да и только… и некогда с ней разбираться, и опасно сейчас этим заниматься, и не хочется оставлять их у себя на хвосте. Ладно, дожить бы до утра, а там ото всех оторвемся — и в Лион. Ищи ветра в поле…

Мальчишку бы вытащить, конечно. Нехорошо получается, очень нехорошо. Но младший Гордон ничего не знает, кроме того, что ведомо каждой собаке в Орлеане и всех городах Арморики. Набирал Джеймс Хейлз людей на севере на деньги королевы Жанны и с ее позволения. Все. А в Орлеан решил вернуться, чтобы дела уладить — и в Каледонию. Так что ничего с Эсме не стрясется — подержат, да выпустят. Завтра же станет ясно, что нет никакого прока его держать. Не знал ничего.

Дальше просто — деньги еще до отъезда раздал, немного. Сколько там нужно маленькому человеку — метельщику, разносчику, помощнику конюха… с обещанием, что если к нужному времени угодит, заплатят ему вдесятеро. А угодить тоже просто — знать, когда, куда и с кем в какой день поедет Его Светлость папский посол… Потому что у флигеля посольского во дворце его ловить бессмысленно — разнимут.

Правда… флигель за время пути из расчетов убыл совсем. Потому что посол переехал. А переехал потому что женился. А дом ему в подарок дали. А дал Его Величество. Извинялся, если по существу. А если по форме, то в приданое за сестрой уже своей будущей невесты. А сестра, которая жена, за которой приданое — это Шарлотта Рутвен. Змеи к змеям, что называется. Эта сволочь ромейская мне теперь еще и родня! Кривая и через жену, но родня. А Клоду — куда ближе. Ну что ж, мои поздравления кузену с таким родством.

Но вообще изумительно… кто бы это все в комедию записал и на сцене поставил — разбогател бы. В Лондинуме. Там подобные комедии очень уважают — а что все это было всерьез и на самом деле, никто не поверит. Можно и имена не менять, правда, решат, что клевета — но тем быстрее побегут смотреть на приключения оклеветанных.

А дальний и вскорости покойный родич, оказывается, сейчас, этой замечательной летней ночью, гостит у другого родича. Удача сказочная: от особняка до особняка пешком меньше четверти часа, но пешком Корво не пойдет, не по чину. Верхом и вовсе минут пять. Почти по прямой, за один угол завернуть. Неизвестно, конечно, когда он вернется — вскорости или под утро, я бы к такой змее мороженой, как его благоверная, не торопился… но рано или поздно он поедет от Клода домой.

И налетит на развеселую компанию в самом что ни есть игривом настроении… а кто это разъездился по нашей улице? Ах вот кто… А дальше мы посчитаем, сколько всяких совершенно правдивых слов можно успеть сказать о происхождении, привычках и уместности одного ромея, прежде чем оный ромей схватится все же за оружие. Будь на месте Джеймса кто рангом пониже — другое дело. И отмахнуться можно было бы. Но увы. Хейлзы, конечно, род не из самых старых и графы, а не герцоги, но если речь идет о толедских незаконных выскочках, то тут еще вопрос, кто кому неровня.