Постоянный покупатель, почтенный синьор, обычно приходит по вечерам, когда Абрамо уже думает, что пора закрывать лавку. Кому вечером нужны книги? Особенно, если торговец ворчит и не позволяет подносить светильники слишком близко к страницам. Проклеенная бумага вспыхивает легче соломы, а не каждый хочет платить за убыток. Синьор Бартоломео — порядочный покупатель, если бы с ним случилась такая неприятность, то обязательно рассчитался бы. Но с ним не случается, он книги любит и никогда себе не позволит никакого непотребства.

А еще по его рекомендации в лавку Абрамо иногда приходят такие же добропорядочные любители книг, не все богаты, но в книготорговле важны не только круглые дукаты, а и возможность узнать о редкой рукописи, о новой печатной книге с севера или северо-запада, о том, что делается в мире… да и вообще ученая беседа — дороже золота. Даже если совершенно даром.

Порядочный покупатель синьор-сиенец, один недостаток — небогат. Иногда не покупает книги, а берет почитать. Случается, продает из своего собрания, чтобы приобрести что-то другое. Это хорошо, это в прибыль. Частенько то, с чем расстается синьор Бартоломео, просят прислать в другие города, и это тоже в прибыль.

И само то, что он сюда заходит, приводит в лавку и других людей, менее внимательных, более щедрых. А эти люди любят прихвастнуть не только золотом, но и знанием, близостью к тем, кто принимает решения.

Это тоже выгодно. И вполне безопасно. Если бы синьор Бартоломео желал заниматься политикой, он остался бы дома, в Сиене, и не нуждался бы в патронах. Он мог бы тогда покупать какие угодно книги, только у него не было бы времени их читать. Он безопасен — и это едва ли не самое главное.

— Возможно, — говорит сиенец, снимая с круглого стеллажа старый свиток с арабским трактатом о душевных болезнях, плохой список, да еще и конца у рукописи нет, — заглянет к вам скоро один покупатель… не бойтесь драть с него три шкуры, дорогой мой Абрамо, все равно платить по счетам будет Папа. И если у вас к тому времени найдется полный труд аз-Захрави, тот самый — вы не пожалеете о времени, потраченном на его поиски… Вашего гостя, видите ли, интересуют не только результаты, в конце концов, они в значительной мере устарели — вот, мы уже и зубы научились вставлять, и инструментарий у нас не в пример прежнему — но сам ход мысли. А в этом смысле «Аль-Тасрифу» нет цены.

— Что за покупатель такой? — оживляется хозяин, до того клевавший носом на своем табурете. Разбудили до рассвета… дети, богатство мужчины. Если кто-то из папского окружения, то Абрамо до конца дней своих будет переплачивать синьору Бартоломео за каждую книгу, и сыновьям завещает…

— Пере Пинтор, — улыбается синьор Бартоломео. Хороший человек. Сам делает подарок и сам рад. — Личный врач Его Святейшества.

— Толедец? — притворно огорчается Абрамо. — Продавать толедскому врачу книги — все равно, что Ибн Зухра учить, как кровопускание делать… где же я возьму то, что ему будет интересно?

— Старые книги. Старые, разные, как побольше. И, друг мой, все, что касается хирургии. Редкости, курьезы. Ваш визитер относится к этому направлению медицины с особой нежностью. В конце концов, он из-за него покинул дом.

— Как так? — Абрамо изумляется уже вполне по-настоящему. — Что есть в Роме, чего нет в Толедо? Кроме Папы, конечно…

— Вы неправильно ставите вопрос, мой друг. Спрашивать нужно, что есть в Толедо и чего нет в Роме.

— Ох… неужели, — даже зная, что в лавке посторонних нет, и под окнами нет, и под дверью, Абрамо все равно понижает голос до шепота, — синьор чернокнижник?

А хотя бы и чернокнижник, думает он про себя, найдется и для него трактат.

— Упаси Господь… да разве я направил бы к вам человека, который занимается такими глупостями? Синьор Пинтор, видите ли, очень предан своему делу. Он, можно сказать, своими руками восстановил в Валенсии медицинский факультет… и он не любит, когда пациенты умирают. Вот он и предложил после каждого случая смерти делать вскрытие, чтобы определить причину и понять, что помогло, а что повредило. Врачей в городе на это хватит, а лет двадцать-тридцать такого опыта и никакая болезнь перед нами не устоит… Ну вы представляете, мой дорогой Абрамо, что сказали добрые валенсийцы на такое предложение?

— Представляю, — вздыхает Абрамо. Добрые ромляне сказали бы примерно то же самое. Ну, не все. Соплеменникам аз-Захрави могло бы и понравиться… некоторым, а вот родичи и собратья Абрамо по вере тоже очень оскорбились бы. Всей ромской общиной, наверное. Пришлось бы Абраму Мерсиаро помолчать и заболеть, пока говорят о таком ужасном деле — не врать же, что тоже согласен, с тем, что ужас-ужас… — Какой смелый и решительный синьор! Его, часом, камнями не побили за такие предложения?

Синьор Бартоломео оборачивается, складывает руки перед собой, ладонь к ладони… вот сейчас он похож — не на чернокнижника, а на мага или звездочета со старых рисунков, только расшитого золотом колпака не хватает. А на кого похож сам Абрамо? На фамилиара, получается — маленький, кругленький, сидит на табурете и весь волосами зарос.