В Анкаре, через полтора часа после выхода из дома, Акбиль Борак добрался наконец до университета, проведя полчаса в очереди за бензином. Лениво шествуя по тротуарам и проезжей части, в кампусе собираются студенты. Непрестанно сигналя, Акбиль пробивается сквозь человеческий поток, который расступается перед его «ситроеном», а за ним опять смыкается. Увидев свободное местечко на тротуаре, Акбиль залезает колесами на бордюрный камень. Толпа мгновенно рассеивается, а затем снова начинает обтекать теперь уже неподвижный автомобиль. Акбиль запирает машину и быстро пересекает центральную площадь. Две группы студентов, разделяющих противоположные — левые и правые — политические взгляды, затеяли оживленную дискуссию. Их голоса звучат все громче, потом начинается толкотня и потасовка, кто-то падает, и раздается девичий вскрик. К ним тут же подбегают два вооруженных солдата в тяжелых армейских башмаках и с автоматами наперевес — они криками разгоняют спорщиков, иные из которых пятятся бегом, подняв руки в знак капитуляции или мольбы о пощаде. Спрятавшись за железной громадой статуи Кемаля Ататюрка, призывающего молодежь Турции к настойчивому овладению знаниями, Акбиль снова предается размышлениям о том, как все это не похоже на английский город Гулль.

Акира Саказаки напечатал свой покуда последний вопрос к Рональду Фробишеру (довольно каверзный, касающийся буквального и переносного значений слова «пышка» и его связи с выражением «потянуло на солененькое»), надписал адрес, запечатал конверт и положил его на виду, чтобы отправить завтра утром, засунул в микроволновку ужин из замороженного полуфабриката и, ожидая, пока он разогреется, принялся читать литературное приложение к газете «Тайме», одновременно слушая в стереофонических наушниках скрипичный концерт Мендельсона.

Биг Бен бьет девять часов. В других частях земли другие часы отбивают соответственно десять, одиннадцать, четыре, семь и два удара.

Моррис Цапп сыто икает, Родни Вейнрайт глубоко вздыхает, Дезире Цапп храпит во все носовые завертки. Фульвия Моргана зевает — на удивление широко и яростно, будто тигрица, — и вновь обретает свой привычный невозмутимый вид. Артур Кингфишер что-то бормочет во сне по-немецки. Зигфрид фон Турпиц, попав на автотрассе в пробку, нетерпеливо барабанит черными пальцами по рулевому колесу. Говард Рингбаум жует жевательную резинку, чтобы снизить давление на барабанные перепонки, а Тельма Рингбаум пытается втиснуть в туфли отекшие ноги. Мишель Тардьё сидит за письменным столом и выводит сложное уравнение, которое алгебраически описывает сюжет «Войны и мира». Редьярд Паркинсон кладет себе на тарелку жаркое из риса и рыбы с мармита в профессорской столовой и в тишине, нарушаемой шуршанием газет, постукиванием тарелок и звяканьем приборов, занимает свой столик. Акбиль Борак прихлебывает чай из стакана в маленьком кабинете, который он делит с шестью другими преподавателями, и пытается вчитаться в «Дух нашего времени». Акира Саказаки снимает фольгу с разогревшегося ужина и настраивает радио на всемирную службу Би-би-си. Рональд Фробишер уточняет в толковом словаре значения слова «трахнуть». Филипп Лоу суетится в кухне дома на Сент-Джонс-роуд, стараясь не смотреть в глаза жене своей, Хилари. А Джой Симпсон, которая, как думает Филипп, давно мертва, но которая жива и здорова, стоит перед распахнутым окном в какой-то точке земного шара, глубоко вдыхает свежий воздух и, прикрывая глаза от яркого солнца, счастливо улыбается.

Работу сотрудника аэропорта Хитроу по регистрации пассажиров — впрочем, это же относится и к сотрудникам других аэропортов — ни особо радостной, ни особо содержательной не назовешь. Она, вообще говоря, довольно однообразная и нудная: проверить авиабилет, сличить фамилию пассажира со списком в компьютере аэровокзала, оторвать билет от корешка, взвесить багаж, приклеить к нему ярлык, спросить, какой салон — для курящих или некурящих, подыскать подходящее место и выдать посадочный талон. Рутина разнообразится лишь в одном случае — если что-то начинает идти не так, то есть из-за плохой погоды, или забастовки, или по техническим причинам отменяются либо задерживаются рейсы. И вот тогда сотрудник за стойкой регистрации оказывается один на один с разъяренными пассажирами, однако при этом не может ни изменить ситуацию, ни облегчить муки клиентов. Так что для многих служащих аэропорта это просто скучная и монотонная обработка пассажиропотока, отдельные единицы которого желают как можно быстрее пройти формальности и с которыми едва ли возможна повторная встреча.

Однако Шерил Саммерби, регистрирующая пассажиров в аэропорту Хитроу, на скуку не жалуется. И хотя пассажиры, проходящие через ее руки, редко обращают на нее внимание, она, напротив, пристально за ними наблюдает. Она находит интерес в своей работе, пытаясь быстро определить характер пассажира и обеспечить ему соответствующее обслуживание. Тем, кто невежлив или чересчур заносчив с ней или как-то иначе неприятен, она выделяет неудобные места — рядом с туалетом или поближе к матери с орущим младенцем. Те же, кто оставляет приятное впечатление, получают самые лучшие места и по возможности размещаются по соседству с привлекательным представителем противоположного пола. В руках Шерил Саммерби распределение мест в самолете превращается в тонкое искусство, такое же непростое и деликатное, как заочное назначение свиданий в брачном агентстве. Думая о том, что при ее тайном пособничестве возникло множество романов и даже браков между людьми, которые решили, будто их свел случай, Шерил Саммерби сияет от удовольствия.

Шерил Саммерби всегда выступала за любовь, твердо веря, что именно она движет землю, и своими скромными манипуляциями с посадочными местами на самолетах авиакомпании «Бритиш эйруэйз» девушка старается способствовать тому, чтобы земной шар продолжал крутиться вокруг своей оси. У нее под прилавком всегда лежит любовный роман из серии «Женские тайны», который она читает в промежутках между наплывами пассажиров. Очередная книжка называется «Любовная сцена». В ней идет речь о девушке по имени Сандра, которая устроилась няней к кинорежиссеру, чья жена трагически погибла в автокатастрофе, оставив мужа с двумя маленькими детьми. Разумеется, Сандра влюбляется в режиссера, но, к сожалению, он влюблен в актрису, занятую в главной роли снимаемого им фильма, — или же это он делает вид, что в люблен, чтобы она хорошенько вжилась в роль? Так оно и есть! Шерил прочла достаточно много романов из серии «Женские тайны», чтобы сразу догадаться об этом, и ей не обязательно дочитывать книгу до конца, чтобы предсказать конец. В глубине души она презирает эти слащавые истории и тем не менее жадно, как дешевые карамельки, глотает их. В ее собственной жизни большой любви пока не случилось — не из-за недостатка кавалеров, но потому, что она придерживается старомодных взглядов и желает идти под венец непорочной девой. На своем пути она встречала мужчин, которые с радостью помогли бы ей расстаться с невинностью, но без предварительного сочетания браком. Так что Шерил Саммерби продолжает ждать прекрасного принца. Каков он должен быть на вид, она точного представления не имеет, кроме разве того, что у него будут мускулистая грудь и упругие ляжки — все герои серии книг «Женские тайны» непременно обладают мускулистой грудью и упругими ляжками.

Мужчина в клетчатом твидовом треухе, скорее всего, подобными достоинствами не отличался, однако Шерил Саммерби сразу прониклась к нему симпатией. Он был весьма внушительных размеров, и все в нем было как-то карикатурно утрировано — возможно, он вполне это сознавал, однако ничуть не смущался. Глядя, как, зажав в зубах толстую сигару, он с важным видом рассекает толпу в надвинутой по самые глаза нелепой шапке и двубортном распахнутом пальто, из-под которого торчит яркий клетчатый пиджак, трудно было удержаться от улыбки. И Шерил улыбнулась ему, увидев, что он в нерешительности остановился между двумя хвостами пассажиров, ожидающих регистрации на Милан. Поймав ее улыбку, он встал в очередь к ее стойке.

— Привет, — сказал он ей, когда подошел его черед. — Мы с вами знакомы?

— По-моему нет, сэр, — ответила Шерил. — Просто мне очень понравилась ваша шапка. — Она взяла у него билет и прочла напечатанное в нем имя: «Цапп М., проф.».

Профессор Цапп снял треух и взмахнул им в воздухе:

— Я купил его здесь, в Хитроу, несколько дней назад — сказал он. — Скорее всего, в Италии он мне не понадобится. — Самодовольное выражение на его лице вдруг сменилось досадливой гримасой. — Дьявол, я же обещал подарить ее юноше Мак-Гарриглу! — Он хлопнул шапкой по ляжке, из чего сразу стало ясно, что ляжка его отнюдь не упруга. — Здесь есть откуда отправить бандероль?